Марлена де Блази - Дама в палаццо. Умбрийская сказка

— Но скажи мне вот что: почему Никколо говорит, что разрешение уже получено и рабочие наняты? Значит, этим занимались до того, как мы сегодня поднялись к дверям?

— Это свидетельствует только о неуклюжести Никколо. Он не хотел нас упустить. И знал, что Самуэль может мигом выбить разрешение и нанять рабочих. Графы не стоят в очередях. Ты, может, забыла, что я занимался банковскими сделками не столько в банке, сколько в барах и гостиных? Самуэль это понимает лучше тебя.

После этого мы каждый день встречались с Самуэлем, и каждый раз он, словно крошки для птиц, рассыпал перед нами новые кусочки своего плана. На одной встрече присутствовал архитектор, щеголявший кальками и поэтажными планами и объяснявший, чего хотят и желают Убальдини. Единственной комнатой, нуждавшейся в полной реставрации, была гостиная, в остальных требовался косметический ремонт. Замена оборудования в ванных и кухне. Восстановление проводки. В общем, не слишком много работы, заверил он нас. Убальдини будут совещаться с нами на каждой стадии работ, приглашают нас наблюдать за реставрацией наравне с ними. Дату окончания назначили через шесть месяцев. О деньгах пока никто не упоминал.

К этому времени я уже не требовала пояснений. Все это дело — вроде темной лошадки. И я оседлала ее, не испытывая ни отчаяния и ни твердой уверенности. Я просто ехала. Мне хотелось поговорить с Барлоццо, попросить его совета, заверений, но я боялась, что он только подстегнет лошадь, велев мне держаться крепче. В конце концов, само название Умбрия, вероятно, происходит от ombra. Тень. Кроме того, не я ли говорила, что надо приспосабливаться к новому обществу, а не приспосабливать его к себе?

Однажды Самуэль встретил нас широкой улыбкой, в черном бархатном жилете поверх джинсов, сменив «Конверс» на «Феррагамо». Впервые, сколько я его знала. Мы собираемся на встречу с Убальдини, сообщил он. Aperitivi в баре отеля «Палаццо Пикколомини». Почему же он нам не позвонил, задумалась я. Я бы выбрала другое платье. Точнее, выбрала бы другие обрезки драпировки или штор, скроенные в платье, вместо этого, сшитого из коричневой тафты, отрезанной от венецианского покрывала. И вообще, зачем нам с ними встречаться? Я уже привычно задавала все вопросы только самой себе. Мы торопливо спустились вниз и вышли на corso. Самуэль с Фернандо болтали об американском футболе. Я, следуя в двух шагах за ними, побрякивала шпагой. Мне казалось, что лучше открытая схватка, чем эти аристократические недомолвки. Я думала, что давно выучила уроки итальянского на слащавых, позолоченных уловках венецианцев. Как видно, отдохнув в прозрачной простоте Сан-Кассиано, я запамятовала основные положения. Но Фернандо помнил все до единого. Я была простодушным Кандидом, которого вели по древнему миру. Я забросила за плечо длинные локоны. Забросила и за другое плечо. Я уже устала от этой Умбрии.

Я успела вложить меч в ножны прежде, чем протянуть руку для поцелуя неаполитанцу и римлянину. Обоим за семьдесят и могут сойти за близнецов. Напомаженные волосы благоухали лаймом, кожа прожарилась до цвета миндаля, и я против воли замурлыкала от их любезности. Две крошечные блондинки, беседовавшие с кем-то в вестибюле, направились к нам, протягивая руки, как старой подружке.

— Ah, Chou-Chou. Finalmente ci incontriamo! Наконец мы встретились!

Я, амазонка в чайном платье и рабочих ботинках, почувствовала себя громоздкой и неуклюжей перед их изящным шиком. Кашемировые свитера поверх открытых платьиц от Армани, высокие тонкие каблучки… Я не знала, присесть ли в реверансе или прижать их к груди. Я решила наслаждаться теплым приемом. Вот вам и «смотрят свысока»! Правда, меня слегка смутило, что обе представились как Убальдини, ведь итальянки обычно до конца жизни носят девичьи фамилии. Должно быть, эти дамы — сестры джентльменов, а не жены. Римлянин, которого звали Томазо, отметил мое мгновенное замешательство.

— А, да, синьора, мы все — Убальдини. Лидия, моя жена. — Остановившись за ней, он погладил ее по плечу.

— А я Кончетта, жена Чиро, — добавила вторая, протянув руку к сияющему неаполитанцу.

— Мы — кузены, дети братьев Убальдини. Из Рима и из Неаполя, все мы собирались в Орвието, чтобы провести лето с тетей Беатрис. Ах, сколько воспоминаний связано с домом тридцать четыре! — Сладострастно прищурив васильковые глазки, Чиро придвинулся ко мне и шепнул: — Мы все, как это говорится, зачаты в этом дворце. Да, и, думается, почти все наши дети тоже.