— Ничего я не боюсь. И не боялась… Ну, только чуточку… — добавила Матильда справедливости ради, завязала некрасиво висевший пояс и продолжила — уже кокетливо: — Как зовут?.. А ты догадайся! Ну что — не можешь? Сам догадайся, как!
— Ну… Камилла или… или… Ага, Лоретта! — предположил насмешливым тоном мальчишка.
— А вот и нет! А вот и проиграл! Матильда!
Казалось, ее имя произвело на него впечатление, и она была довольна эффектом. Цикады все еще молчали — наверное, уважая церемониал знакомства, взаимных представлений. Что же до коз, то они начали жевать с удвоенным старанием, но, видимо, все же не оттого, что их одолевали дурные мысли или предчувствия.
Снова — оценка, снова — обмер. Циркуль. Угольник. Линейка. Калька. Копирка. Миллиметровка. Теперь все сопоставлялось с именем.
— Еще чего! Матильда! Прямо! Тильда — и хватит с тебя! — командирским тоном заключил мальчишка. — Эй, Тильда, хочешь залезть сюда, на мой трактор?
Она поколебалась. Все-таки трактор — не совсем подходящее место для платья в горошек. Да и для Матильды… Хотя… Для Тильды-то…
Она поняла, что предложение — серьезное. Что решается вопрос, будет между ними соглашение или нет. Просто в воздухе висит. Мальчишки, они ведь не шутят с такими вещами. Стоит чуточку попривередничать — и все, слова берут назад, и больше никаких предложений. Хотя, вообще-то, похоже (Матильда замечала это, общаясь с двоюродными братьями), будто они, мальчишки, только того и ждут — подходящего предлога, чтобы отступить, отказаться от своих намерений, так, словно разом и хотят и не хотят, чтобы девочка предложение приняла. И если она сейчас попробует увильнуть, прощай навсегда трактор и еще куча всяких интересных вещей, какие могли бы случиться в жизни. Каких? Нет, этого она не знала, знала только, что ДРУГИХ, пока ей не знакомых, вот в этом могла бы поклясться. Правда, опять не могла бы выразить то, что чувствует, словами. Когда-нибудь позже она назовет это ощущение интуицией…
Матильда еще не успела как следует продумать все, что с ней происходит, не разобралась в смутных впечатлениях, не выдержала паузы для решения, — секунду спустя она уже стояла на подножке трактора, и ее поддерживали две коричневые руки, высунувшиеся из огромной тельняшки.
Она не успела принять никакого окончательного решения, но уже забралась на единственное металлическое сиденье и устроилась там между широко раздвинутыми коленками незнакомого мальчишки (которые при ближайшем рассмотрении оказались все-таки, скорее, коврижечного оттенка, а не грязно-медными), и наступило полное равновесие — над всем миром она очутилась, но в полном равновесии — плевать, в конце-то концов, прилично это или неприлично.
Широкая юбка платья в желтый горошек разметалась по голым ляжкам мальчишки, слегка прикрыла их, и это вызывало у него новый приступ смеха.
Как было приятно смотреть на все вокруг с этой высоты, словно с карусели, которая только и ждет, чтобы закрутиться, но не крутится пока, разве только в голове у Матильды.
Отсюда, сверху, они были так хорошо видны: и абрикосовые деревья, и подсолнухи…
Жаркий воздух его смеха согревал ее затылок, шею, приподнимал светлый пух Матильдиных кудряшек, и от этого становилось щекотно.
Руки мальчишки схватились за руль.
Она смирно положила свои, сложенные, как для молитвы, на платье.
И в первый раз за всю свою долгую жизнь заметила, насколько руки мальчиков отличаются от рук девочек — надо же, какие разные, — а у этого, который называет ее Тильдой и имени которого она до сих пор не знает, они вообще какие-то особенные. Кончики пальцев квадратные, и каждая косточка видна. Наверное, именно это и помогает ему вести трактор, пусть даже и неподвижный. Какая разница — двигается он или нет. Никакой разницы! Неважно!
Трактор стоит на месте, зато они уже в пути — они уже далеко за подсолнухами, далеко за абрикосовыми деревьями: они путешествуют по Провансу. Они скачут верхом, они…
Цикадам надоело оставаться в стороне от событий, и насекомые застрекотали все разом, в унисон и громче прежнего.
Матильде пришлось прокричать, чтобы мальчишка услышал за этим жутким треском.
— А тебя-то как зовут?
— Меня-то? Реми, а как же еще? — горделиво ответил он.
Она про себя несколько раз повторила это имя, новое имя, составленное из двух нот, которые были известны ей только из сольфеджио: «ре», «ми»…
Ре. Ми.
Она поняла, что с таким именем и надо обладать певучим голосом. Можно себе позволить.
Читать дальше