Ноэль Шатле - Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

А может, не забыла, может, на самом деле ей просто не хотелось?

Головокружение при встрече с такой красотой, волнующий язык цветов — такое разве выразишь словами, да и зачем? Особенно — говоря с мужчиной, даже с тем, который в один прекрасный день зачал ее, Матильду, может быть, именно для того, чтобы в другой прекрасный день она смогла все это узнать, увидеть, почувствовать…

Мама, возвышавшаяся над нею, точно так же обкусывала печенье, они хрустели, как две мышки-грызуньи.

— Ой, мам, а ты тоже начинаешь с уголков?

— А с чего же? Конечно!

Отлично, вот еще одна ситуация, в которой девочка и женщина — почти одно и то же!

За окнами надрывались радостным стрекотом цикады, им было совершенно наплевать на телефонный звонок, а здесь, в комнате, вдруг стало прохладно, и холод шел уже не только от плиток пола и закрытых ставней.

Матильде было всегда очень трудно победить озноб, который охватывал маму, когда в их жизнь врывался этот отец-сквозняк. Никакие шерстяные кофточки, никакие шали тут не помогут.

В такие моменты Матильда давала себе слово меньше капризничать и дуться, она верила, что это помогло бы, и это было бы вроде жертвы, потому что на самом деле ей нравилось и дуться, и капризничать, и хмурить брови, особенно без всякой причины, — ведь если есть причина, это уже не каприз, это нормальное недовольство, ничего тут нет общего. Нет, пожалуй, сейчас она не станет — ладно, найдутся другие поводы для капризов, тогда и станет губы надувать и брови хмурить. Хотя, с другой стороны, — если она не станет дуться и капризничать просто так сейчас, пока еще маленькая, то после уже никогда себе такого не позволишь. М-м-м, все-таки иногда выгодно быть маленькой, куда лучше, чем взрослой…

Как было бы приятно вот сию минуточку закапризничать, обкусывая печенье с четырех углов, что-то в этом есть, но сейчас нельзя, сейчас надо — и побыстрее — сменить тему.

— Мам, а если нам сходить на ферму — посмотреть коз, а, мам, скажи! Скажи, ма-а-м!

В ответ — молчание. Колени Селины вдруг показались Матильде твердыми, как камни, какими-то безжизненными, будто им уже ничего не надо на этом свете.

— Ма-а-м, ну, ма-а-м, скажи, мы пойдем на ферму? — настаивала Матильда, она славилась умением добиться своего, и ее упрямая настойчивость считалась в семье одним из главных талантов малышки, своего рода даром Божьим, который со временем совершенствовался, становился как бы тоньше и изысканнее в зависимости от обстоятельств.

Но сейчас совсем не то, сейчас упрямство было — как вызов «скорой помощи». Оно было — спасательный круг, который можно, нужно бросить маме, чтобы она не затерялась, не уплыла на лодке бедствия по этому морю горечи.

— Да… Да… Пойдем… Отличная идея…

Спасительница спрыгнула на пол — рот ее был еще полон печеньем, последним, правда, — и стащила Селину с дивана, хохоча, как сумасшедшая… Слава Богу, кораблекрушения удалось избежать!

Потом Матильда решила переодеться. Ей захотелось пойти на прогулку в новом платье, купленном перед самым отъездом: в желтый горошек и с рукавами-фонариками.

Мама сказала, что, на ее взгляд, переодеваться ради похода на ферму — это вообще-то слишком, но спорить не стала. В таких вопросах с ней обычно можно было договориться, наверное, потому что у самой Селины хватало причуд, когда речь заходила об одежде…

— Прелесть что такое! — оценила она, увидев дочку, разряженную в пух и прах. — Пойдем нижней дорогой или верхней?

— А это что — «верхняя дорога»?

— Мимо подсолнухов. Там вдоль края поля идет тропинка, которая выводит прямо на ферму.

— Да конечно же, конечно же, по верхней!!!

Мать и дочь переглянулись, улыбнулись друг другу. Заговорщицы. Сообщницы.

По дороге им встретились еще сюрпризы — будто добавка к утренним. Например, вот эта маленькая собачья конура с древней проржавевшей цепью… Матильда все время думала о том, ждут ли ее подсолнухи и захотят ли они и сейчас говорить с ней.

Ответ последовал сразу — стоило только за ограду выйти: цветы, все цветы от нее отвернулись! Теперь они смотрели куда-то в дальнюю точку на горизонте. Ну как же так? Ни один не сделает ей никакого знака? Даже простого привета не пошлет? Девочка растерялась, смутилась, почти жалела, что так вырядилась: ей-то казалось, что платье в желтый горошек должно облегчить переговоры с цветами, но переговоры, она прекрасно это понимала, почему-то сорвались окончательно.

Матильда никогда не настаивала на своем, если чувствовала себя безнадежно обманутой. Она умела победить свое разочарование, не высказывать претензий в случае бесспорного поражения. При таком положении дел она всегда сохраняла чувство собственного достоинства и даже прибавляла к нему некоторую надменность…