Дмитрий Мережковский: Маков цвет (драма в 4-х действиях)

Арсений Ильич Мотовилов– профессор – филолог. Под шестьдесят. Худой болезненный, нервный. Не без благородства.

Наталья Петровна– жена его. Тихая, скорее полная. Не суетлива, проста.

Дети их:

Анна Арсеньевна Бунина– лет 30. Увядшая восторженная, всегда в волнении, вдова.

Соня —бедная, худенькая нервная девушка лет 25.

Андрей —студент. Обыкновенное, молодое лицо.

Петр Петрович Львов– генерал-лейтенант, брат Натальи Петровны. Добродушен без военной выправки.

Иосиф Иосифович Бланк– еврей. Молод но не юноша. Говорит без акцента.

Евдокимовна– старая нянька. Готовит и заведует хозяйством.

Фима– молодая деревенская горничная.

Действие происходит в квартире Мотовиловых. Столовая в доме Мотовиловых. Арсений Ильич и Наталья Петровна кончают поздний обед. На столе канделябр со свечами. Фима убирает посуду. Входит Евдокимовна.

Арсений Ильич, Наталья Павловна, Фима, Евдокимовна (Во время первого явления Фима то входит, то уходит).

Евдокимовна.Кофе прикажете подать?

Наталья Павловна.Кофе? Нет, няня, подавай лучше прямо самовар. Уж поздно. Подай тут, так чаю хоть сразу напьются.

Евдокимовна.Слава Богу, девятый час. Сонюшка хоть позавтракавши убежала, а вот Андрей-то Арсеньевич с самого что ни на есть утра ни чаю не выпил, ни что, Фимка в булочную только побежала, а он, гляжу, через кухню уже в пальто, и готово дело. Куда? Что? Хоть бы чаю выпил. А теперь и не пообедавши.

Наталья Павловна.Ну, он часто к обеду не приходит. С чаем закусит чего-нибудь.

Евдокимовна.А тут Фимка из булочной бежит: флаги, говорит, везде навешивают по улицам, и спокойствия нет, а дворники между собою гурчат. Я из окна-то выглянула, – действительно, правда, флаги. Что такое, почему? Ясное дело – потому что бунт.

Наталья Павловна.Да ведь говорили тебе, няня, что флаги по случаю манифеста. Манифест вышел о свободе. [3]Никакого бунта нет.

Евдокимовна(ехидно). Нету! То-то и видно, что нету. Лавки это позабиты, куру, и то Христом Богом у Иван Федотьича, с ворот ходила, выпросила, а свечей нет и нет, и лампы как не горели, так и не горят. Уж коли бы манифест, так лампы-то первым делом бы зажглись. А вы хоть на улицу извольте взглянуть: тьма-то тьмущая. Ясное дело: бунтуют и бунтуют. Тьфу! Чтоб вам на свою голову.

Наталья Павловна.Ты самовар-то неси, поставлен он у тебя?

Евдокимовна.Вот еще, спасибо, вода есть сегодня. А с завтрашнего дня, мне сам старший говорил, опасайтесь, говорит, очень и очень, потому что по всей видимости будет и забастовка воды.

Арсений Ильич.Да брось ты болтать. Евдокимовна! Говорят тебе – манифест. Что они просили – дали, и теперь забастовки прекратятся.

Евдокимовна(всплескивая руками). Дали? Это еще, как свет стоит, не бывало, чтоб бунтовщикам дали бунтовать. Нате, мол, пожалуйте.

Фима(вносит самовар). Дарья Евдокимовна, а поглядить, кажись воду в куфне заперли.

Евдокимовна. Вот оно. Вот он манифест-то. (Фиме). А ты тоже, заперли, заперли… Дверь-то лучше запирай. На лестнице, на черной, торчишь с разными личностями. Больно бойка стала, бунтовщица!

Фима(обижаясь). Да что это, право, Дарья Евдокимовна, словами-то ругаетесь. С которых это пор бунтовщица да бунтовщица. Я и сама их смерть боюсь. Звали позавчера прислугу в 24 номер, митинка, что ли, какая-то, разговоры, мол, будут…

Евдокимовна(перебивая). Ну да, чтоб против подняться…

Фима.Так я пошла, что ли? Ну их совсем и с митинкой. Страсть и страсть (Уходит).

Евдокимовна.Небось доиграются! Нонче, как уж сильно-то взбунтовало их, так Иван Корнеич говорил, на Загородном столько набили, сам он едва в ворота спрятался. Не более как два часа назад и пришел.