Ольга Токарчук - Бегуны

— Ты уже знаешь, как это сделать? — спросил он после долгой паузы.

— Да, — ответила она.

— Когда?

— Когда захочешь.

Он с трудом отвернулся к окну.

— Как можно скорее. Завтра?

— Хорошо. Завтра.

— Спасибо тебе, — сказал он и посмотрел на нее, словно признавался в любви. У входной двери ее обнюхал старый раскормленный пес. Сестра стояла на крыльце, на морозе, курила.

— Сигарету?

Она поняла, что сестра хочет поговорить, и, к своему удивлению, согласилась. Сигарета была тоненькая, ментоловая. Первая затяжка ее ошеломила.

— Ему дают морфий — в пластырях, — поэтому сознание спутанное, — сказала женщина. — А вы издалека?

Только тогда она поняла, что сестра ничего не знает. Она не знала, что ответить.

— Да нет. Мы одно время вместе работали, — сказала она уверенно, кто бы мог подумать, что она так ловко врет. — Я — заграничный корреспондент, — придумала она еще, объясняя свой, уже чужой здесь, акцент.

— Бог несправедлив. Несправедлив и жесток. Так мучить человека… — произнесла его сестра, и на ее лице появилось выражение какого-то ожесточения. — Хорошо, что вы его навестили, он так одинок. По утрам приходит медсестра из поликлиники. Она говорит, что лучше бы положить его в хоспис, но он не хочет.

Женщины одновременно загасили окурки в снегу, те даже не зашипели.

— Я зайду завтра, — сказала она, — попрощаться, перед отъездом.

— Завтра? Так скоро? Он так радовался встрече с вами… А вы только на два дня, — сестра сделала такое движение, словно хотела схватить ее за руку, словно готова была добавить: — Не бросай нас.

Ей пришлось перенести дату отъезда — она не ожидала, что все произойдет так быстро. Основной рейс, из Европы домой, поменять не удалось, получилось, что у нее в запасе целая неделя. Но она решила не оставаться здесь, а уехать сразу, тем более что в этом снегу и мраке чувствовала себя чужой. На завтрашний день нашлись билеты в Амстердам и Лондон, после обеда, она выбрала Амстердам. Погуляет недельку по городу.

Она в одиночестве поужинала, потом зашагала по главной улице в Старый город. Рассматривала витрины маленьких магазинчиков — главным образом сувениры и бижутерия из янтаря, которая ей не нравилась. Да и сам город показался неосязаемым, слишком большим и слишком холодным. Люди шли закутанные, почти полностью закрыв лица воротниками и шарфами, изо рта вылетали облачка пара. На тротуарах лежали груды замерзшего снега. Она не поехала в общежитие, где жила когда-то. Честно говоря, все ее здесь отталкивало. Она вдруг удивилась: и почему люди так охотно, по собственной воле, никем не принуждаемые навещают места своей молодости? Что можно там найти, в чем убедиться? Что они здесь были? Или что правильно поступили, уехав? А может, они надеются, что педантичная память о местах юности уподобится замку-«молнии», соединит прошлое с будущим в единую устойчивую плоскость — металлическим швом, зубчик к зубчику.

Видимо, она тоже вызывала в местных жителях отторжение: они избегали смотреть на нее, отводили глаза. Такое ощущение, что сбылась детская мечта: стать невидимкой. Сказочный предмет — шапка-невидимка, которую надевают на голову, чтобы на время исчезнуть с горизонта других людей.

В последние годы она поняла, что сделаться невидимкой очень просто — достаточно быть женщиной среднего возраста без особых примет. Не только для мужчин, но и для женщин, которые перестают воспринимать ее как конкурентку. Это был новый удивительный опыт — она чувствовала, как чужие взгляды, не касаясь, проскальзывают по ее лицу, по щекам, по носу. Эти взгляды проходили через ее тело — вероятно, прохожие видели сквозь нее рекламы, пейзажи, расписания. О да, похоже, она сделалась прозрачна, она подумала, что, в сущности, это здорово, надо только научиться использовать эти возможности. В случае чего никто ее не запомнит, свидетели скажут: «какая-то женщина…» и «тут еще кто-то стоял…». Мужчины в этом смысле более беспощадны, чем женщины, которые изредка обращают внимание хотя бы на сережки, мужчины же смотрят на нее не дольше секунды и не скрывают этого. Порой только ребенок по какой-то неведомой прихоти присосется к ее глазам, подробно и равнодушно исследует ее лицо, а потом отвернется — в будущее.

Вечер она провела в отеле, в сауне, потом заснула — быстро, устав от смены часовых поясов, сама не своя, словно одинокая карта, вытащенная из родной колоды и засунутая в другую, экзотическую. Утром проснулась слишком рано и вдруг перепугалась. Она лежала на спине, было еще темно, ей вспомнился муж — как он, сонный, прощался с ней. Она в панике подумала: вдруг больше его не увидит. Представила, как оставляет сумку у двери, раздевается и ложится рядом с ним — так, как он любит, прижавшись к его голой спине, уткнувшись носом в затылок. Она позвонила домой — там был сейчас вечер, муж только что вернулся из больницы. Мельком упомянула о конгрессе. Рассказала про погоду: сильный мороз, он бы, пожалуй, не выдержал. Напомнила о цветах в саду — их обязательно надо поливать, особенно эстрагон, растущий среди камней. Поинтересовалась, не звонили ли с работы. Потом приняла душ, тщательно подкрасилась и первой спустилась на завтрак.