Михаил Гиголашвили - Тайнопись

Вдруг шаман сел, слепо повел головой и проревел несколько дробных, утробных слов. И двойник вмиг исчез — только заскрипела воловья полость да упал кусочек камня. Шаман повалился навзничь и затих. А пламя в плошке задергалось, хирея и угасая.

Не растерявшись, бес плюнул на огонь. И он погас. Вервь ослабла. Не отрывая глаз от полки, опасливо пятясь и пялясь на молчаливое тело хозяина, он кое-как вылез наружу. Слежавшиеся крылья чуть не подвели его, но он судорожно задергал ими, со скрипом раскрывая во весь размах, и заковылял к откосу. Онемевшие лапы скользили по проледи. На ходу он изогнулся, перекусил веревку, увеличил прыжки и рывком снялся с обрыва. Вскачь прочь в ночь!

Бес мчался на восток. Бежать в Индию надоумил его один старый дух, калека-кадж, с которым он успел как-то пошушукаться в кустах, пока хозяин собирал маковую слезу для своих мазей и снадобий. Этот плешивый колченогий старикан сказал, что бежать надо прямо в Индию, где легко затеряться среди всякой нечисти:

— Если удерешь — то держи путь на восток! Здесь, на Кавказе, шаману известны твои пути. А в Индии, Большой Долине, можно надежно укрыться от мучителя!

Бес запомнил совет и сейчас мчался, огибая утесы и пересекая ущелья. Воздушные омуты свистят и грохочут как камнепады. Пар слоист и курчав. Он летел уже долго и с непривычки устал. Крылья стали неметь, скрипеть и гнуться. Трещали перепонки. Он выворачивал морду назад и чуть не столкнулся с тучным и рыхлым демоном — тот вихрем просвистел мимо, проклиная всё на свете:

— Огонь, пожар и жар!

Бесу были знакомы эти ленивые демоны дымов, которые вечно коптятся над кострами, где жарят и смолят. Они жиреют от запаха крови, купаясь в дымах, как в прибое. Жируют без дела и знают места, где есть поживиться зазря. Но не до них сейчас! Воля! Свобода! Не плен!

Он мчался, ошеломленный. Внизу дымились воды, сверкали скалы, плыли поля. Над Памиром, заглядевшись на блесткие ленты льда, он врезался в неизвестно откуда взявшегося орла. Тот камнем пошел вниз, теряя в агонии перья и клокоча в предсмертном бреду, но бес не стал гнаться за его последним вздохом, а ушел в зенит и начал парить над горами, выбирая место, где можно найти пищу и отдых. Круто свернул вниз. На окраине села сложил гудевшие крылья. Стал внюхиваться в эфир.

Вон там умирает человек! Бес перемахнул через забор во двор, где горел костер, а из дома слышалось гнусавое пение. Жрецов и колдунов он ненавидел: они всегда рядом со смертью и мерзкими уловками отгоняют его от легкой добычи. Обогнув костер, он неслышно проник в дом.

На кровати лежало что-то малое, серое, седое, морщинистое. Всюду — краснорожие и толстобрюхие божки. На полу сидят два жреца. Один, с красной крашеной косой, встревоженно поднял голову, когда бес вполз внутрь. Вообще-то бес невидим для простого люда, но ведуны могли третьим глазом различать его облик и оболочку. Поэтому лучше замереть, затихнуть, оглядеться. Но жрец, потрогав взглядом пустоту, принялся читать свои заклинания. Его белая хламида была расшита камнями и разрисована черными узорами, угрожающими на вид и нюх.

Рядом другой жрец, под красной маской в колокольцах, время от времени трубил в рожок, щелкал по барабану, открывал и закрывал свитки. Они вели душу к последнему исходу. Сейчас лучше их не трогать. Но зачем они иногда изо всех сил дудят в длинные костяные трубы?.. Таких огромных труб бес никогда не видел. Не из человечьих ли костей?..

От заунывного воя нагревалась башка, по крыльям сновали мурашки, в зобу спирало. Алая грубая маска жреца подмигивала и корчила рожи, наводила тоску. Кто ж не знает, что для бесов опасней всего маски, шумы и огонь!.. Но куда скрыться от рыков, звонов, гримас? Бежать? Нет, он пересиливал себя, зная, что час близок. Надо только скорчить рожу пострашнее, чтобы испугать и ускорить исход.

Вот седое существо увидело его. Захлебнулось ужасом, заворочалось, заурчало. Изо рта потекла струйка крови. Ухватив последнее дыхание, бес стал выматывать его из хилого тела, впавшего в тряску. Вырвал целиком и начал глотать.

Жрецы повскакали с мест, заколотили в бубны, завопили:

— Хит-пхет! Хит-пхет! — и стали пальцами раздвигать родничок на черепе смертника, помогая запуганной душе выбраться наружу.

Но бес уже торопливо доедал комковатые, с гнильцой и желчью, старческие всхлипы. Скоро всё было кончено. Пятясь и опрокидывая божков, он покинул дом и двор, где голосили измазанные грязью женщины, скулили псы, плакали дети, а из-за плетня по-бараньи пялились соседи-крестьяне.