Константин Кропоткин - Содом и умора

— Пусть прыгает. Мишу помыть можно.

— Я думаю, он детей хочет…

— Можно и так сказать, — еле сдерживая смех, ответила женщина.

Грянула музыка, после которой безвестной собеседнице Марлона Бубенцова полагался презент — коробка собачьего корма.

— Хорошо у Марика получилось сегодня, — сказал Кирыч вечером.

Он слушал радиоэксперименты Марка на работе и они, по словам Кирыча, очень поднимали ему настроение.

— Ага, — кивнул я. — Вот и Вирус прославился.

У нашего пса начался жениховский период и сегодняшняя радиоинтермедия явно была навеяна его акробатическими номерами.

— У Марка — настоящий дар, — заговорщическим тоном сказал Кирыч.

— Дар — кошмар, — сердито зарифмовал я, не соглашаясь с его восхищением.

Кирыч слушал каждую «Радионату», как откровение, а мои попытки указать на несовершенства марусиного дитяти, обзывал завистью.

— Эх ты, — опять укорил меня он. — У Марка такой успех, а ты…

Да, мне не нравилась Ната, но дело было не в мнимой зависти, а я в явном неправдоподобии пятилетней девочки, которая в исполнении Марка не выговаривала большую часть согласных, а гласные растягивала так, будто у нее приступ зевоты.

— Подумаешь, великое дело, сюсюкать в эфире… — загорячился я. — И вообще, только глухой может принять Марка за ребенка, а у меня уши еще функционируют!

Глаза у меня были тоже в порядке и каждый раз, когда они видели однодолларовую банкноту, пришпиленную булавкой к стене над марусиной кроватью, я вспоминал великолепное представление, устроенное давным-давно на Арбате.

— Копеечку, подайте копеечку! — плаксиво выводил Марк, не сводя глаз с кепки у ног.

В роли нищего Марк был куда более убедителен.

Заунывный тенор, отражаясь от витрины магазина с надписью «Boss», где он только что купил маечку за астрономическую сумму, настигал прохожих, как муки совести, отзываясь на которые они бойко кидали в кепку мелочь.

Кроме уже упомянутого доллара десятиминутный бенефис, устроенный шалости ради, принес ему 11 рублей 20 копеек, с которыми, впрочем, он был тут же вынужден расстаться. Нищий, безмолвно просивший неподалеку подаяние на корм своей овчарке, начал грозить костылем нежданному конкуренту.

У Марка тоже была совесть.

Он ссыпал гонорар коллеге в пакет, себе оставив только иностранную купюру. На память о несостоявшейся карьере.

— Але, вы глуппу набилаете, да?

— Ну, набираем.

— Возьмите меня тоже!

— Детка, — вежливо, но сурово сказал мужской голос. — Запишись в детский хор.

— Ва-а-азьмите, — тоненько заныл Марк. — Я люблю тяжелый лок. Хочите спою?

— Давай!

— В тлаве сидел кузнечик, в тлаве сидел кузнечик… — задушевно начал Марк, старательно картавя.

— Зелененький он был… — неожиданно подтянул его собеседник.

— А щас все вместе! — распорядился Марк голосом Наты. — Пледставьте себе, пледставьте себе…

Поддержал ли его собеседник, слушатели так и не узнали — вокализ в прямом эфире заглушил рев:

— …чтоб всем ребятам, всем трулялятам было веселей… — неслось из радиоприемника.

— Але! Это кто головит? — осведомилась трубка знакомым детским голосом.

«У Марка не осталось ничего святого! — от возмущения у меня потемнело в глазах. — Теперь и я должен позориться в прямом эфире!»

— Товарищ Бубенцов! — сказал я. — Если вам хочется вручить мне подарок от спонсора, то давайте уж сразу, без предисловий! Что у вас там на очереди? Памперсы? Двухэтажные яхты? Мыльные пузыри?

— Ма-а-ама! Он лугается! — трубка истошно заревела, затем издала серию скрипов и шорохов и, наконец, вновь обрела дар речи.

— Я тебе покажу, как детей обижать! — сурово сказала Таня. — Ты слышишь? Але!

Зюзин был унылым человеком. По отдельности не было ничего особенно унылого ни в его средней величины носе, ни глазах, тоже средне-выразительных, ни в подбородке умеренной твердости, ни в плечах, выдающихся ровно настолько, чтобы излишней крутизной не вызывать раздражения у продавцов готовой одежды. Унылость его проистекала из какого-то особого сложения всех его усредненных черт, посмотрев на которые, сразу хочется отвернуться.

От Зюзина хотелось спать.

Не от того ли вокруг Зюзина всегда образовывалась «мертвая зона»?

Впрочем, происходило это как-то ненарочито, само собой, благо, что рабочих мест в редакции было больше, чем работников.

Развлекательный журнал «Сиськи», испытывая перманентный финансовый кризис, страдал от текучки кадров. Вот я, например, с удовольствием бы отправился в газету «Коммерсант», где наверняка и денежно, и не стыдно. Но меня туда не звали, а те, кого звали в другие, пусть не столь общественно-значимые издания, не раздумывая, делали «Сиськам» ручкой: мол, наше вам, с кисточкой.