Константин Кропоткин - Содом и умора

— Ну, не на-а-адо, — сдаваясь, страдальчески блеял Марк.

Испугался, что я опять начну рассуждать об однополом сексе в выражениях, половину из которых он не понимал, а другую половину знал по вышеозначенному словарю.

По мнению Марка, заниматься «этим» можно, но говорить нужно только в ботанических выражениях — цветочки, там, пестики-тычинки…

Редкое ханжество.

— Не сблеванешь? — задушенным шепотом спросил я.

— Нет, наверное, — голос Марка звучал не очень уверенно.

До больницы нам пришлось ехать в переполненном троллейбусе. Телесное изобилие, припечатавшее нас к стеклу, опять пробудило обиду и я начал тиранить Марка:

— Врешь ведь, знаю, что сблеванешь, а заодно и меня опозоришь. Вот чего тебе дома не сиделось? Валялся бы на диване, телек смотрел, так нет же, поперся. На диво дивное, чудо чудное ему захотелось поглядеть. А что я сейчас врачу скажу? Ты кто?

— Скажи, что я фотограф из журнала, — предложил Марк.

— А фотоаппарат где? — спросил я. — Лучше уж сразу правду.

— Какую?

— Самую неприглядную. Скажу, что ты — жополюб.

Марк хотел возмутиться, но тут объявили нашу остановку.

Врач, владевший «уникальной коллекцией», оказался пожилым мужчиной с шишковатой головой, едва прикрытой седыми волосами.

— Сивыч, — представился он.

«Ну и фамилия», — подумал я.

Вместо того, чтобы пожать мою руку, он вынул из кармана платок размером с наволочку и громко в него высморкался.

— Пройдемте, — сказал он, даже не спросив, зачем мне понадобился провожатый.

«Наверно, к нему все ходят группами, — подумал я. — В одиночку пережить такое зрелище невмоготу».

Мы оказались в комнате, которая звалась ординаторской и мало чем отличалась от любой другой ординаторской любой другой московской больницы. Отличие я обнаружил, лишь хорошенько оглядевшись.

На платяном шкафу стоял стенд с привинченными к нему предметами, большая часть из которых хорошо бы смотрелась на помойке. Зловещего в них не было ровным счетом ничего: мыльница, вилки, флаконы от дезодорантов, даже кукла Барби с покореженными ножками.

— Видите бутылку? — спросил врач.

— Из-под «Кока-колы», — уточнил Марк.

— Мы извлекли ее из прямой кишки 16-летнего юноши, — сообщил врач.

— Страсти какие! — не удержался Марк.

— А ее вы тоже… оттуда, — осторожно спросил я, показывая пальцем на железную кружку сантиметров десять в диаметре.

Точно в такой мы варим яйца к завтраку или молоко от простуды.

— И ее тоже, — подтвердил Сивыч.

— Не может быть! — ахнул Марк.

Заметив его неподдельный интерес, врач разговорился.

Он поведал:

— о пенсионере, который сильно повредился, играя с куском арматуры;

Я побледнел.

— о некоем рабочем, который потерял в собственном заду фаллоимитатор и после операции потребовал его обратно.

Меня затошнило.

— о неизвестном гражданине, который сбежал сразу после операции по извлечению лампочки.

Мне захотелось на волю.

Марк слушал, открыв рот, и ничуть не смущался.

— А смертельные случаи бывали? — деловито осведомился он.

— От этого не умирают. От стыда разве только, — сказал Сивыч и оглушительно чихнул.

— Будье здоровы! — сказал Марк.

— И вы… тоже, — прочихавшись, ответил доктор Сивыч, — заходите, если что…

— Обязательно! — пообещал я и лишь потом понял, что сказал глупость.

По личной надобности я сюда не собирался. Честное слово, игрища с арматурой мне глубоко чужды. Вот и врач, подтверждая мою правоту, опять издал пронзительный звук.

— Апчхи!

У меня текло из носа, гудело в голове, а глаза слезились. Классические симптомы гриппа, что бы там ни говорил про пыль вчерашний проктолог.

— Что-то в горле першит, — озабоченно сказал Марк, пару раз кашлянув и с тревогой прислушавшись к себе. — Ох, не заболеть бы…

Он полез в шкаф, где мы храним кастрюли, погремел там немного и вынырнул с пустыми руками.

— Где у нас кружечка? — спросил он. — Маленькая такая, вся из себя железная. Надо мне травки заварить. Ромашек всяких…

Конечно, мне целебной травки не полагалось. Озабоченный собственным здоровьем, Марк и не подумал, что кому-то кроме него тоже нужно лечение. Другие и так выздоровеют. Или подохнут сами собой…

— В жопе твоя кружка, — злясь, ругнулся я.

Марк привычно оскорбился, но потом вдруг вытаращил глаза и ошарашенно сказал:

— Ведь и правда, там, — Марк дернул подбородком куда-то в сторону, — …ты подумай, ведь и там она тоже может быть.