Константин Кропоткин - Содом и умора

— Сфинктер! — воскликнул я и внес слово в список.

Словесная жила еще не иссякла, но радость по этому поводу получилась какой-то чрезмерной. «Не слишком ли бурно выражаете эмоции, батенька?» — спросил я сам себя и ухватил-таки за хвост мышь, которая все время скреблась где-то в задних мыслях: радоваться мне было совершенно нечему, ведь именно там я и оказался — в жопе, как бы она ни называлась.

— Вам стоит подумать о другой профессии, — по отечески улыбаясь, сказал Сим-сим через неделю после похода к Блохину, выдавая мне бумажку на получение гонорара.

«Последнего», — как было сказано.

Чтобы не дать Сим-симу вполне насладиться своим торжеством, я спешно покинул редакцию. Будь я разумным молодым человеком, то, наоборот, начал бы молить о прощении. Он любит такие сцены и наверняка дал бы мне шанс искупить вину. Но я не был совсем не разумным и не очень молодым. И потому вскоре убедился, что и человеком тоже не являюсь.

— Что вы! Нам своих-то некуда девать! — замахали руками в одной приличной газете.

Я огорчился.

— С чего вы взяли, что умеете писать? — сказали в другой приличной газете, брезгливо поднимая за уголок мой текст — будто лягушку за лапу.

Я подавился слюной.

— Нам графоманы не нужны, — отрезали в третьей приличной газете.

Ярясь и кляня редакторскую круговую поруку, я оставил в покое приличные газеты и порыскал в той части Интернета, куда из брезгливости заглядывал редко, да и то спьяну. Уже через неделю я имел удостоверение сотрудника развлекательного журнала «Сиськи» и полную свободу действий.

— Короче, пиши так, чтобы читатели кайф ловили, — изложил кредо журнала хозяин.

По паспорту он, наверное, был Дмитрием, но всем посетителям редакции, расположившейся в четырех комнатах на седьмом этаже окраинного высотного дома, представлялся «Дим о н».

Увидев его в первый раз, я подумал было, что тут что-то с ударением напутали. Владелец «Сисек» был, скорее, похож на демона, испорченного цивилизацией: смуглая, будто обгорелая кожа, блестящие черные глаза, всклокоченные черные волосы с проседью, золотые зубы и темный пиджак, трещащий по швам под напором мускулов…

Впрочем, вел он себя очень по-человечески. Изучив мое резюме и пару статей, Димон предложил штатную работу и фиксированную зарплату. От меня требовалось немного.

— Расслабиться и получать удовольствие! — хохотнув, скомандовал Димон.

Это означало, что мне не надо вымучивать правду жизни, ковать чеканные фразы, мудрить над метафорами. Надо писать так, как Бог на душу положит — чтобы текло само и других зажигало.

— Попробую, — неуверенно сказал я.

— Почему жопу нельзя назвать жопой? — ворчал я, устав придумывать слова, которые увеличившись до шести штук, дальше не плодились.

В «Сиськах» тоже имелась цензура, а некоторые слова были абсолютным табу. По велению Димона их требовалось заменять медицинскими синонимами, пусть даже в ущерб сочности повествования.

— Да, уж, — посочувствовал Кирыч.

Поначалу моя новая работа его смутила. Разглядывая последний номер «Сисек», выданных мне Димоном для ознакомления, он непонимающе хлопал глазами. Но когда я сказал, что мне там и платить будут, Кирыч удовлетворенно кивнул и даже пожал руку — поздравляю, мол.

— Да, уж, — сказал Кирыч. — Жопа есть жопа.

— Хоть жопой назови ее, хоть нет, — продолжил я и заметив брезгливый взгляд Марка, сделал парафраз более явным. — Ромео под любым названьем был бы тем верхом совершенства, каков он есть…

Марк, для которого Шекспир в лучшем случае — сценарист американских фильмов, заподозрил что-то совсем вопиющее и сморщился, как от зубной боли: ни дать, ни взять герцогиня, узрившая в бутерброде червяка.

«Сиськи» неожиданно сделали из Марка моралиста. «Мне говорить-то такое стыдно, а ты там работать хочешь», — укорил меня он, словно ради этого журнала я отказался от тысячи более лестных предложений.

Разозлившись, на следующий день я купил словарь русского мата и весь вечер с наслаждением читал его вслух. Марк притворялся глухим, чем меня лишь раззадорил.

— В отличие от мозгов жопа есть у всех, — назидательно говорил я, глядя Марку прямо в глаза. — Только глупые и недалекие люди стесняются говорить о «жопе».

— Фи, — вымолвил он.

— Все остальные с удовольствием посылают друг друга в означенное место и отнюдь не считают это чем-то кощунственным! А есть такие извращенцы, — с показным возмущением говорил я. — Знаешь, чего они с жопой делают?