Ильза Айхингер - Мимо течет Дунай - Современная австрийская новелла

Настолько, что вдруг пошла на попятную. У подполковника есть племянница, заявила она, так вот эта особа, изредка навещавшая своего дядю, и есть настоящая мать ребенка. Скорей всего, именно она и убила его.

Советник Будил выслушал Антонию, покачал головой и спросил, отдает ли она себе отчет в том, что такое ложное обвинение. Детоубийца расплакалась.

— А может, никакого ребенка вовсе и не было? — всхлипывала она.

Советник Будил сохранял хладнокровие. У него было правило учитывать даже самые незначительные обстоятельства в показаниях подсудимых. И он принялся расспрашивать о племяннице, которая вдруг появилась из тьмы неведения. Может, эта девица и впрямь имеет какое-то отношение к делу.

— И на пианино играет и наряжается, как картинка! — рыдала детоубийца.

В конце концов Будилу удалось разобрать, что племянница будто бы опасалась, как бы подполковник не завещал все состояние Мрацек. Поэтому она и стала петь подполковнику в уши, что экономка его грязнуха да еще и на руку нечиста.

— Эта особа давно задумала выжить меня из дому, — рыдала Мрацек, — и вот выгнала наконец!

Будил, по обыкновению, выслушал подследственную сочувственно, но, когда она умолкла, вспомнил, в чем ее обвиняют, и показал ей справку из родильного дома, которая недвусмысленно подтверждала тот факт, что она, Антония, благополучно произвела на свет здорового ребенка. Но Мрацек читать не умела, а потому продолжала отрицать свою вину.

— Но ведь в полиции вы сознались?

— Так то ж в полиции, — вздохнула она.

В слове «полиция» Мрацек делала ударение на первом слоге. Она была родом из Словакии.

Будил осведомился, не применяли ли там недозволенные меры воздействия. Сначала она не поняла вопроса, а когда Будил разъяснил, ответила отрицательно.

— Сущее наказание с вами, госпожа Мрацек, — проговорил Будил, а она с радостью, вспыхнувшей в круглых глазах, подтвердила:

— И то правда, господин подполковник тоже так говорил.

Ага, подумал Будил. Господин подполковник. Каждый раз что-нибудь новенькое. Что ж, придется и его допросить. Сейчас же распоряжусь, чтобы выписали повестку.

Но так и не отдав распоряжения, он отправился обедать, чтобы хорошенько обмозговать все обстоятельства дела. Возвращаясь обратно, он продолжал думать об Антонии.

Ну, ладно, допустим, что убийца она, размышлял он. Но кто же тот человек, с которым она согрешила? Кто он, старик или урод какой-нибудь, на которого только она и польстилась? Если найти к ней подход, может, она и разоткровенничается. И расскажет о единственно светлом, что было в ее жизни, об уроде или о старике, о том, как он сделал ей ребенка, а она убила младенца. А что, если это все-таки подполковник? Тогда она будет молчать. Нужно вызвать его самого и сказать о моем подозрении напрямик. А если он ни при чем? Ведь это скандал! Старого заслуженного офицера ни за что ни про что обвиняют в сожительстве с экономкой, более того, в соучастии в убийстве. Он будет жаловаться, непременно пожалуется, даже если и виноват, начнется дисциплинарное расследование.

Нет уж, слуга покорный!

Войдя в кабинет, он спросил протокол допроса, который Кунерт уже успела переписать начисто, и принялся править, по памяти внося исправления.

— В стенограмме много ошибок, — бросил он с раздражением. — Нужно работать повнимательнее, коллега. Если вы будете пропускать слова, как мы докажем преступнице противоречивость ее показаний?

Вспыхнув, Кунерт ответила, что на курсах она всегда была одной из первых и сейчас стенографирует образцово. Будил пробормотал извинение, но протокол допроса продиктовал заново, «чтобы выкинуть сделанные по памяти исправления», сказал он, на самом же деле он хотел изменить все формулировки. Четыре раза Кунерт переписывала текст заново, ибо Будил добивался предельной четкости каждой фразы. Наконец он нетерпеливо схватил протокол и отпустил секретаршу.

Когда Кунерт вышла, он несколько минут стоял у двери, прислушиваясь. Затем бесшумно повернул в скважине ключ, на цыпочках вернулся к письменному столу, глубоко вздохнув, опустился в кресло, потер холодные костлявые руки и углубился в чтение.

Советник Будил: «Сущее наказание с вами, госпожа Мрацек».

Обвиняемая Мрацек: «И то правда, господин подполковник тоже так говорил».

Советник Будил: «По-видимому, большой расторопностью вы не отличались?»

Обвиняемая Мрацек: «Что-то мне не понять, господин советник».

Советник Будил: «Я хочу сказать, что вы плохо вели хозяйство. Суп пересаливали или что-нибудь еще в этом роде».