Ильза Айхингер - Мимо течет Дунай - Современная австрийская новелла

В эту ночь мне приснилось, будто меня засыпало в бомбоубежище и я задыхаюсь под грузом рухнувших обгорелых стен.

Следующая неделя промелькнула незаметно. К нам пришли маляры красить окна и двери. Рихард ухватился за этот предлог и приходил домой только ночевать, за что я была ему очень признательна. Да и для Стеллы лучше было не видеть его некоторое время.

Как на грех, именно эта неделя выдалась холодная и дождливая, и мы отчаянно мерзли без двойных рам. Неуютная сырость заполняла весь дом от подвала до чердака, а я по пятам ходила за Анеттой, чтобы уберечь ее от липких после покраски окон и дверей. Впрочем, все мои усилия не спасли ее зеленую вельветовую юбочку от широких белых полос, которые нельзя было вывести ни скипидаром, ни другим средством.

Мне вообще как-то загадочно не везет с пятнами. Еще ни разу в жизни мне не удалось свести хотя бы одно пятнышко. Если женщина утверждает, что умеет выводить пятна, это вызывает у меня глубочайшее недоверие. Одно из двух: либо она сочиняет, либо что-то здесь не так. Наши платья исправно сдаются в химчистку, откуда я получаю их в чистом виде, но зато они начинают светиться насквозь, как решето. Вероятно, там соскабливают пятна бритвенными лезвиями или стирают наждачной бумагой. Будем считать, что зеленая юбочка Анетты тоже погибла, после чистки ее навряд ли можно будет надеть.

Впрочем, бог с ней, с юбкой, если подумать о том, что творилось тогда в нашем доме. Анетта схлопотала по мягкому месту и зареванная сидела на кухне, сгорбившись и натянув на колени нижнюю юбчонку. Наконец Вольфганг сжалился над ней и увел погулять. Все это произошло в первый же день малярной напасти. Остальные дни не принесли ничего нового.

Потом уже, когда мы облегченно вздохнули, выяснилось, что маляры перепутали все рамы и ни одно окно теперь нельзя закрыть. Мы с Вольфгангом проработали полдня, чтобы восстановить порядок, а вечером добрались до постелей, едва живые от усталости.

Все это время Стелла не уделяла нам никакого внимания. По утрам она, как и прежде, уходила на занятия, днем лежала у себя и смотрела в стену.

Работа, пусть тяжелая и неприятная, пришлась очень кстати. У меня попросту не было времени заниматься Стеллой. Я прекрасно понимала ее состояние, но представления не имела о том, что же будет дальше. Рассчитывать на помощь Рихарда, разумеется, не приходилось. Для него Стелла больше не существовала. Он уладил все, что ему надлежало уладить, и умыл руки как чрезвычайно занятый человек, отвлекать которого было бы по меньшей мере грешно.

В воскресенье, когда дождь наконец прекратился, мы всей семьей поехали на машине за город. Стелла от моего приглашения отказалась, сославшись на невыполненные задания. Я еще порадовалась, что целый день ее не увижу. Сидя рядом с Рихардом, я мало-помалу отходила от напряжения последних дней и на несколько часов начисто забыла про Стеллу. Рихард был обворожительно весел и изо всех сил старался, чтобы я не скучала. В этом отношении он неподражаем, и даже подозрение, что он старается не без задней мысли, не могло меня смутить, настолько я была утомлена и измучена.

Мы были счастливой семьей, и я не желала замечать, что Вольфганг, сидящий сзади, почему-то притих и не отзывается, как обычно, на веселую болтовню Анетты.

Вечером я даже не зашла к Стелле, считая, что она и сама могла бы заглянуть в кухню и хотя бы пожелать мне покойной ночи. При мысли о том, что мне опять придется ежедневно с ней встречаться, у меня руки опускались от злости и нетерпения.

Я начала понимать Рихарда, который категорически избегает встреч с людьми слабыми или несчастными.

Утром в понедельник — я только что позавтракала — зазвонил телефон. Неохотно оторвавшись от созерцания голубого неба над кроной липы, я вышла в переднюю.

Поначалу я ничего не поняла, но незнакомый мужской голос еще раз повторил все очень четко, внятно и медленно. Я оделась и поехала в травматологическую клинику. Покуда они оперировали Стеллу, я сидела в маленькой приемной для посетителей и ждала. Мне уже сказали, что надежды почти нет, что она едва ли придет в сознание.

Борясь с мучительным оцепенением, я разглядывала узоры на полу.

На тумбочке стояла комнатная липа, я начала считать ее редкие листья сердечком. Стелла, Стелла, думала я, шесть, семь, восемь и опять: Стелла. Деревцо качнулось и поехало мне навстречу, потом на меня со страшной скоростью ринулся пол. Кто-то вытер мне разбитое лицо.