Николай Веревочкин - Белая дыра

— Это конечно. А где же школа?

Махнул Охломоныч рукой, приглашая за собой, и пошагал, шаркая подошвами, к Глубокому. У самой кромки воды — что-то вроде автобусной остановки торчит. Пузырь из стекла. Подошли — широко раздвинулись полупрозрачные двери, и открылся светлый туннель на дно озера.

Удивился Игуаныч, однако смолчал, пошел следом за Охломонычем.

Идет, оглядывается. Водоросли в восточном танце извиваются. Окуни и другие рыбы в прозрачные своды носами тычутся. Есть, наряду с местными язями, карасями, и незнакомые. Видать, Охломоныч мимоходом постарался — размножил рыбье поголовье — тут тебе и сиговые, тут тебе и зеркальные карпы, размером с годовалую свинью. Так золотом да серебром и сверкают. Поверху лодка проплыла, словно безголовая птица пролетела на белых крыльях весельной пены.

— Можно, конечно, и на эскалаторе, — по-своему истолковал Охломоныч выраженье на лице Фомы, — только жужжит он, как комар. Не люблю я эту подлую животную. Хуже буржуя.

Туннель кончился, и Фома Игуаныч оглох от потрясения внезапно открывшимся пространством. Сумрачный мир бирюзовых вод Глубокого вспучился такой раздольной, такой заманчивой свободой, что после некоторого остолбенения хотелось прыгать, орать и бежать наперегонки. Прозрачный шатер, над куполом которого вместо облаков тяжело переливались янтарем волны, был наполнен ровным светом. А под этим шатром стояли чудные здания, словно выложенные детьми великанов из кубиков, цилиндров, шаров и полушарий. Некоторые, самые причудливые из них, были подвешены к потолку или прилеплены на манер осиных сот к стенам. Между этими игрушечными строениями циклопических размеров на просторных полянах были щедро разбросаны футбольные, волейбольные, баскетбольные площадки, плавательные бассейны, теннисные корты, катки и хоккейные коробки, тренажеры. А мячи всех размеров и калибров в изобилии лежали на зеленых газонах, словно разноцветные грибы-дождевики.

— Я чего школу-то сюда упрятал, — объяснил творческий замысел Охломоныч, — чтобы ребятишкам интерес был. Интересно, небось, в школу под воду ходить? Да и шуму от них наверху меньше будет. Ни мы им мешать, ни они у нас под ногами путаться не будут.

— А как пузырь лопнет? — мрачно предположил Игуаныч.

Охломоныч подошел к прозрачной стене и, что было сил, пнул стекло.

— Кто лопнет? — обиделся он. — Шар земной лопнет, а пузырь останется. Я же понимаю — пацаны. Они и танку башню своротят. Прочность такая, что ничего прочнее нет.

Земля под пузырем была покрыта одним зеленым ковром без дорог и тропинок.

— Это чтобы ребятишкам мягче падать было, — объяснил Охломоныч. — Падать-то они все равно будут. Не стреножить же. Так уж лучше, чтобы не на асфальт, а на травку. У нас же все школьные дворы норовили асфальтом залить. Культура, говорят. Треснется пацан башкой о такую культуру — и все: на больше двойки не рассчитывай.

Густотравные поляны спортивных площадок окружали кусты и деревья, причем некоторые из них были совершенно тропического вида.

— Я чего подумал, — смутившись, объяснил Охломоныч, — температура круглый год одна и та же, летняя, зачем же листопад устраивать? Да и толку с них больше, чем с берез. На березах бананы с ананасами не растут. Опять же юннатам будет чем заняться. Я, было, о зоопарке подумал, да засомневался. Пацаны все-таки. Клетки пораскрывают — бегай потом, собирай тигров.

— Зоопарк? — переспросил одеревеневшим языком Фома Игуаныч, с трудом воспринимая слова и окружающую действительность. — А это что такое белое? По-над стенкой.

— Снег не узнал? — удивился Охломоныч.

— Так ведь лето.

— А это такой снег, что не тает. Вот и пусть пацаны круглый год на лыжах бегают. Тут вкруговую километров десять наберется. Пробежится человек разок — и хулиганить настроения не будет. А не набегался — с вышки в воду попрыгай. Правильно рассуждаю? Места много. На всякие забавы хватит. А, с другой стороны, школа вроде бы вообще никакого места не занимает. Здесь, если что, всей Новостаровкой можно спрятаться и всю жизнь прожить. Скажу по секрету, есть у меня задумка еще два пузыря под водой надуть. Хочу парк культуры и отдыха устроить.

Сказавши это, Охломоныч, обратив взор внутрь себя, надолго замолчал, представляя аллеи и аттракционы будущего парка.

— А еще один пузырь для чего? — прервал его размышления Игуаныч.

— Какой пузырь? — с трудом вырвался из сладкого плена буйной фантазии Охломоныч, но, быстро сориентировавшись во времени и пространстве, наклонился к уху собеседника и прошептал задушевно: — Для кладбища. Тихая музыка играет, покойно, чисто, безветренно. Как в раю. И посторонних никого. Как думаешь, хорошо?