Николай Веревочкин - Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Дед забормотал нечто ироничное, его явно забавляла странная прихоть гостя.

— Ну нет, из горла я пить не буду, — с мрачной гордостью и долей разочарования протянул Енко. — Ап-чхи!

— Зачем же из горла, когда яйца есть? — воспрянул духом Козлов.

Отшельник посмотрел на иностранную бутылку, на коробку яиц, как бы сравнивая их ценность, и забормотал нечто двусмысленное: «Ходят всякие, хрен бы им». Было ясно, что человеку хочется выпить, но выпить он предпочитает с дармовой закуской. Для человека, владевшего островом, дед был большим жмотом.

— Яйца, яйца… При чем здесь яйца? — грустно обиделся Енко.

И голая публика с гордым достоинством посмотрела на Козлова.

Он взял яйцо, осторожно расколупал с тупого конца и выпил содержимое. Получилась изящная рюмочка.

Все повеселели и принялись делать рюмочки из яиц. Дед Игната достал из темного угла жилища помятую алюминиевую кружку. Дунул в нее и протянул Енко.

— Одно плохо, — разлив по яйцам виски, вздохнул Енко, — чокаться нельзя.

Все, кроме Отшельника, заулыбались. А Енко, помрачнев, добавил:

— Давайте, помянем Хохла.

Скорлупка в руках Козлова лопнула, и он спросил с досадой:

— А что с Хохлом случилось?

— Что случилось, что случилось, — рассердился Енко, — а то и случилось — спал Хохол на заднем сиденье.

— Что же ты молчал? — нахмурился Козлов.

— А ты бы что — нырять стал? — ответил вопросом на вопрос Енко. — Там глубина — все тридцать метров. Как получилось: я успел дверку открыть, а с полводы меня пузырем воздуха вытолкнуло. Все перепонки полопались. А «Нива» так и ушла туда.

— Так за помощью надо бежать, — сказал Козлов в некотором недоуменье.

— …голой задницей сверкая, — закончил за него мысль Енко. — Пока добежишь, пока машину найдешь… Как раз к вечеру и вернешься. Ну, приедет Тарара, и что? Его оттуда уже без водолазного костюма не достанешь. Или вместе с машиной. Дохлый номер. Лед сам видел какой. Любой кран провалится, да и где его возьмешь, кран? Хохла, конечно, жалко. Такого напарника мне не найти. Блин, «Ниву» только купил…

— Кто купил?

— Хохол.

— У кого?

— У меня. За полцены отдал.

В безнадежном молчании выпили по яйцу. Напиток в малых дозах пьянил качественнее, не давал впасть в уныние. Одежда, развешенная на печи, п арила, увлажняя воздух в землянке. Погоревали, погоревали мужики о Хохле, вспомнили, каким лихим был он и безотказным человеком, пьяницей и охотником до чужих баб, и незаметно перешли от покойника, лежащего в километре от хижины на дне моря, к другим, более веселым темам.

— Не жалко медаль? — спросил Руслан Отшельника, и тот неожиданно внятно заговорил:

— А на хрен она теперь кому нужна? Люди никому не нужны. Не сегодня завтра сдохну. А так хоть какая польза.

Енко наполнил яйцо иноземным напитком и, икнув, покачал головой, не соглашаясь с этой точкой зрения:

— Если тебе медаль не нужна, можно продать, хоть что-то получишь.

— Хрен я чего ОТ НИХ получу, — не поверил ему Отшельник.

— Тут ты не прав, — возразил Козлов. — Как раз именно хрен ты от них и получишь.

Отшельник обнажил дыру рта с двумя желтыми клыками:

— Ты ИХ не слушай, ты меня послушай. Они наговорят. Все врут. Другой кроме своих очков ничего не видел, а врет. Целина… На хрен, мол. А ты мне не рассказывай, ты вон октябрятам рассказывай. Они ничего не знают, они поверят.

— Деда, какие октябрята? — ласково вразумил его Енко. — Не то что октябрят, пионеров давно нет.

— Молчи, болтун, — рассердился дед, потеряв нить мысли. — Чего я видел, ты не увидишь. Как трактора на левобережье загудели, как стали рвать лемехами землю, суслики так и побежали. Тьма. Ступить некуда.

— Куда же они побежали?

— К реке. Топиться. Так и прыгали с кручи в воду. — Старик ткнул крючьями коричневых пальцев в сторону скованного льдом водохранилища и сказал, обращаясь к Руслану: — Как пройдешь через школу, в заборе дыра. Иди прямо, не сворачивая, мимо продмага. За садом, где библиотека, налево в Овражный переулок свернешь. Там на отшибе хата над старицей стоит. Огород без плетня.

— Тяжелый случай, — сказал с мрачной усмешкой Енко.

Случай действительно был тяжелый. Дед все еще жил в старой Ильинке, игнорируя воды, поглотившие ее.

— И что в той хате? — спросил Енко.

— Бездетная женщина ДО ПОТОПА жила. Марией звали. Билеты в клубе продавала. Жаловалась: поставит с вечера стулья к круглому столу, а утром смотрит — стоят как попало. Дверь проверит, ставни на окнах, вьюшку закроет, кота на кухне запрет. Комар без билета не пролезет. А стулья по-другому стоят.