Николай Веревочкин - Зуб мамонта. Летопись мертвого города

— Всплыло! Там что-то всплыло! — перебил он извержение нехороших слов.

То, что всплыло, шевелилось. И очень даже активно.

Козловы наперегонки рванули к полынье.

Под синью мартовского неба, в ослепительном сиянье последнего снега, в темной, как космос, воде барахтался Енко, один из самых фартовых людей Степноморска. Удачливые, они всегда всплывают.

Руслан лег на тонкий, с живыми пузырями воздуха лед, зеленоватый, как стекло шампанского, и пополз навстречу судьбе. Он полз бы еще быстрее, если бы догнавший его Козлов не вцепился, матерясь, в его ногу.

— Ну и глубина, — поделился, отфыркиваясь, впечатлением Енко, — чуть у самого пузырь изо рта не выскочил.

Судя по квадратным глазам, был он изрядно напуган, но держал себя в руках и даже пытался руководить собственным спасением.

— Не торопись, Ович, сбегай за буром. Надо его в крепкий лед ввернуть для подстраховки, а то я вас за собой утащу.

Сине-красный намокший пуховик пузырился, капюшон налезал на глаза. Опираясь на локти, не теряя времени, он ломал хрупкий лед, чертыхаясь и отплевываясь. Крепкий северный мужик с завидным самообладанием.

— Тебя только за водкой посылать, — поругал он Козлова.

— Ишь, развыступался, — удивился наглости утопленника запыхавшийся Козлов, вворачивая бур в лед. — Будешь выступать, до мая купаться останешься.

Он накинул на торчащий из снега бур лямку рюкзака, в другую лямку просунул носок валенка. Скинул с себя полушубок и передал Руслану:

— Бросишь этому тюленю — пусть за рукав цепляется, а я тебя подержу.

План был просто замечательным, если бы пимы на ногах Руслана не были столь просторными. Как только Енко потянул к себе шубу, пытаясь взгромоздиться на лед, Руслан был выдернут из валенок и, секунду спустя, плескался в ледяной купели.

— Спасатели, мать вашу! — разволновался Енко. — Замучаешься вас спасать.

Он помог Руслану выкарабкаться на лед, и, поскольку после этой суеты был взломан значительный участок, длины двух Козловых вполне хватило для спасательных работ. Держась за голые красные ноги Руслана, Енко был втянут на лед, как загарпуненный кашалот на борт китобоя.

— Прыгай в пимы и бегом к Отшельнику, — Козлов махнул рукой в сторону острова, — а я свою шубу соболиную попробую спасти.

Енко грузной рысцой припустил к острову. Вода стекала с него, как с половой тряпки. Унты чавкали.

— Со стороны моря заходи, — крикнул вслед Козлов, — увидишь прорубь — выйдешь по тропе к хижине, — и поторопил Руслана, пытаясь ледобуром зацепить плавающий в темной воде овчинный полушубок: — Беги, пока в сосульку не превратился.

Руслан сунул онемевшие ноги в пимы. Они наполнились влагой. Через несколько шагов он почувствовал свежие мозоли. Мерзкий, промозглый холод стягивал кожу, закручивая ее на затылке.

Прищурившись от вонючего дыма, склонив голову набок, Отшельник обухом топора выковывал из медали «За освоение целинных и залежных земель» зимнюю блесну. Наковальней служил камень, зажатый между колен. По старой привычке нелюдимый дед ругался сам с собой. А когда ударял по пальцам, ссора переходила в яростный скандал.

Вторжение мокрых людей его не обрадовало.

— Дверь, дверь, клык моржовый! — проворчал он, не отвлекаясь от занятия.

— Деда, ты зови меня просто: господин Енко, — оскорбился строптивый утопленник.

— Господин — Господь один, а ты клык моржовый, — упорствовал в своем заблуждении упрямый дед.

Ничто уже не могло удивить и напугать этого человека. Загляни в лачугу сам водяной, ему тоже бы досталось как молодому.

— Нам бы, деда, погреться, — смирившись со здешним этикетом, сказал Енко бодрым, хотя и слегка дрожащим голосом, сморщил нос и добавил: — Ап-чхи!

Дед одарил его взглядом исподлобья и проворчал нечто невнятное.

Большую часть тесной хижины занимала печь. Источая блаженный жар, в ней полыхал топляк, твердый, как саксаул. Пламя с синим оттенком. Енко с Русланом сняли с себя подмороженные одежды и развесили по бокам печи. Пришедший позже Козлов в ожидании очереди на просушку бросил свою шубу в угол.

— Ты смотри, — удивился Енко, поправляя пуховик, — не разбилась.

И вытащил из кармана плоскую бутылку.

Отшельник встрепенулся. В тусклых глазах его блеснул интерес к жизни.

— Сел-присел, чтоб не висел, — обратился он к Енко.

— Деда, у тебя стаканы есть? — спросил голый Енко без особой надежды. Он стоял спиной к огню с грустно обвисшим пузом, оглядывая убогое жилище, где не было даже стола. Роль кресла выполняла коряга, но на ней восседал хозяин.