Николай Веревочкин - Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Да, философия — последнее утешение для неудачников.

Шумела буржуйка. Бредил, отвернувшись к стене, Козлов. Вечерняя тоска заполняла квартиру.

По метельным улицам брели седые мамонты. Они шли друг за другом нескончаемой вереницей. Не отворачивая морды от колючего снега. Подталкивая бивнями замешкавшихся на перекрестках. Безмолвные, как солдаты в строю. В спящем городке, сотрясаемом бесконечным стадом, звенели стекла в окнах и посуда в шкафах .

Козлов был зажат косматыми, холодными телами в центре бредущего в неизвестность стада. Он тоже подталкивал бивнями идущих впереди, и его подталкивали. Он задыхался, в гневе пытаясь вырваться из потока живого холода, из топота и шуршания, хриплого дыхания. Но вырваться было невозможно. Лавина тел уносила его все дальше в ночь. Ярость зажгла его, и шерсть стала пламенем. Он сгорал, сотрясаясь от холода, и замерзал, сгорая.

Мертвый город доживал свой век по инерции, без цели и смысла. Как петух с отрубленной головой.

— Да куда ж мы его положим, родной мой, — обиделся румяный человек, которого Руслан по одежде принял за главного врача, — если у нас весь корпус разморожен? Разве что в морг. Морг работает, там тепло не нужно. А больных мы еще в январе, после Нового года по домам распустили.

— А что же теперь делать? — растерялся Руслан.

— А не болеть, — охотно подсказал человек и похвастался: — Мне вон скоро шестьдесят, а я, что такое грипп, не знаю. Спроси почему? Не пью — раз, не курю — два и каждый день головку чеснока съедаю.

— Это понятно, — согласился слегка опешивший Руслан, — ну, а если заболел?

— Так это, родной мой, тебе к врачам надо. Только у нас врачей с гулькин нос осталось. Одни пенсионеры. Вся молодежь на север укатила, куда раньше ссылали.

— А вы кто?

— Я-то? Я-то истопник, — с гордостью представился румяный человек.

— Что ж вы топили-то так плохо?

— Топили хорошо. Уголь быстро кончился.

Пустующую больницу с мертвым городом соединяла тропа, проходящая через лесопарк. На залитой лунным светом поляне Руслан почувствовал пристальный взгляд. Среди сказочных скульптур, вырубленных из дерева, волна сугроба захлестнула ржавый остов катера. Ковчег, заброшенный в чащу северного леса. Тихо. Он оглянулся. Метрах в пятидесяти от него стояла большая собака. Несколько раз он свистел ей, приглашая идти рядом по ночной тропе, но она предпочитала держать дистанцию. Даже хвостом из вежливости не помахала.

Проводив его до конца парка, собака села у последней березы и, подняв голову, завыла.

Отчего, воя, волки смотрят на небо?

Руслан запрокинул голову. Древняя жалоба зверя. Столб света от фар одинокой машины. В зеленой бездне над одичавшим парком и развалинами мертвого города, где сейчас умирал его последний житель, висел золотой шар, окруженный ореолом — холодной ночной радугой. Все было так безысходно и так прекрасно, что он позволил себе то, что можно позволить, когда ты один. Совсем один. Он заплакал. Приступ внезапного, беспричинного счастья наполнил его легкие волчьим воем, и отчаявшаяся душа в крайнем своем, невыносимом одиночестве слилась со скорбной судьбою мира.

Никто еще не составлял инструкции для предателей. Но когда-то она непременно появится. И первым ее пунктом будет: если ты, гад, решил бросить беспомощного человека, делай это сразу. Замешкаешься на секунду, чтобы подать стакан воды, и ты пропал.

Предательство и преданность — не просто похожие слова. Между ними, несомненно, существует связь. Как в песочных часах. Даже в душе прирожденного предателя, самого эгоистичного сукиного сына есть пустоты для верности. В этом мире нет ничего приятнее, чем, отрешившись от себя, спасать другого человека. Варить для него суп из китайских пакетиков быстрого приготовления, просыпаться в тревоге среди ночи, вслушиваться в тяжелое дыхание и топить, топить круглые сутки маленькую буржуйку. Но что же в этом может быть приятного? Только то, что за этими заботами забываешь о себе, и они дают право отдохнуть от своих проблем? Отчего из двух заболевших людей легче переносит болезнь тот, кто лечит другого? Нет-нет, в этом есть особая радость. Именно радость. Невидимая рука ложится на плечо, и кто-то в самые тяжелые минуты говорит: мужик, ты делаешь то, что должен делать. Это как древний инстинкт, которому невозможно сопротивляться, который делает тебя сильным. Ведь что такое стать сильным? Защитить слабого. Спасти беззащитного. Даже малыш в эти мгновения чувствует себя Гераклом. Сыном Бога. В нем впервые просыпается отец. Защитник. Ты защищен радостью, когда делаешь то, что должен делать человек. Конечно, есть изнеженные душевным комфортом люди, ни разу не испытавшие жертвенного счастья спасать другого человека. Впрочем, среди подобных особей встречаются и другие извращения. Но отчего эгоистичные, себялюбивые люди полны уныния, цинизма, брезгливого пессимизма? Они брюзжат, они недовольны всем миром, они раздражительны, обидчивы, желчны, злы беспричинно. Отчего, если все личные запасы любви и заботы они направляют исключительно на себя? Да именно оттого, что лишают себя радостей самоотречения. Спасатель чуть ближе к Спасителю. Спасая, спасаешься. Спасется только спасающий. Тебе кажется, ты никому не нужен? Значит, ты никого не спасаешь.