Николай Веревочкин - Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Грач потрогал лоб Козлова и сказал:

— Если бы такой жар да у вашей печурки был. А то жрет много, а толку мало. Полено бросишь, пых — и нет. Как камыш. Надо бы вам водяное отопление поставить. — Он обстукал костяшками пальцев холодные трубы и батареи, попутно рассуждая: — Этот стояк отрезать и заварить. Здесь закольцевать. Сюда печь с котлом врезать. Работы на час. Зато с вечера протопишь, до утра заботы нет.

Руслан рассердился: что зря говорить, где ее возьмешь, печку?

— Да проблем нет. За пятнадцать тысяч Пышкин на одной ноге прискачет.

На обратную дорогу у Руслана оставалось пять тысяч.

— Тоже деньги, — нахмурился Грач, напяливая треух, — ничего, поторгуемся. А то вымрет Бивень, как мамонт.

Через час за окном загрохотало железо. Руслан помог втащить мужикам сварочный аппарат, массивную, как башня танка, металлическую печь, и трезвый, а потому жутко деловой Грач сказал сурово:

— Три тысячи будешь должен мне. Давай деньги. — Отслоив бумажку, протянул: — Дуй в «дежурный». Значит, так: возьмешь «Медведя» и полбулки хлеба.

Когда Руслан вернулся, квартира была полна сизого дыма, запаха карбида и сгоревшего металла, шелеста горелки и густого мата. Козлов был накрыт куском рубероида, по которому пощелкивали искры.

— А не зажарить ли нам птеродактиля? — размечтался повеселевший Грач, потирая в предвкушении руки.

— Да ну, — испугался Руслан, — батя нас самих потом поджарит.

— Если оклемается, — мрачно утешил его Грач. Взял со стола чебака и с треском разломил, разбрызгивая чешую. Попробовал мясо с ребрышка и поморщился.

— Ты что — рыбу вверх головой сушишь? — спросил он в великом потрясении.

Мужики приостановили сварочные работы и с суровым презрением посмотрели на Руслана.

— Какая разница, — легкомысленно ответил тот.

— Рыбак, твою тещу! — возмутился Грач. — Запомни раз и на всю оставшуюся жизнь: рыбу сушат вверх хвостом. А это, — он потряс разорванным чебаком, — не рыба!

Пристально посмотрел Руслан в пустую кастрюлю, посмотрел на многодетную мать Машку, в недоумении обнюхивавшую постный воздух, на гордого пеликана Петьку, теребящего его за штаны, взял гитару и пошел на базар.

Идет по оторвановской улице, а на каждом третьем из ворот мелом написано: «Продается». Снежок падает. Тихо. Безлюдно. Собаки стаями бегают, смотрят на него без уважения.

Оглянулся: мертвый город, как в глухой снеговой пещере. В воздухе поблескивает морозная взвесь. Снежная пыль занавесила пугающую пустоту неба и сделала мир меньше, уютнее и печальнее, а живые существа больше и ближе друг другу. Судя по пороше, с утра, кроме собак, по улице никто не ходил. Согнутая в бумеранг старушка, намечая путь бамбуковой лыжной палкой, торила тропу навстречу. Облезлая дошка, шаль, торчащая капюшоном, и негнущиеся пимы придавали ее фигуре забавный и одновременно жалкий вид. Встретившись, не подняла глаз, но, пройдя мимо, остановилась и долго смотрела вслед.

Базар — единственное место в городке, где еще как-то теплится жизнь. Помимо кладбища, разумеется. Но поскольку старикам еще не выдали пенсии, теплится она еле-еле. Мужик обметает рукавицей розовые ломти мяса. Мороженые окуни пирамидками навалены прямо на снегу. Заснеженные бабки застыли перед мешками с жареными семечками. У каждой на голове боярская шапка снега. Синицы, воробьи и сороки с оград, деревьев и крыш переговариваются, советуются, как бы чем без ущерба для здоровья поживиться на халяву. Старик безуспешно пытается продать всякую рухлядь — ржавые вентили, ключи без замков, драные бутсы, оба на правую ногу и разных размеров, детали от швейной машинки, старинный магнитофон, велосипедную цепь, фотобачок без крышки. Под навесами пестрый иностранный товар. Тоже барахло, но в упаковках ярких, как перья тропических птиц. Широкозадые, плечистые, прямоглазые челночницы в шерстяных заиндевевших гамашах отбивают чечетку. Особая рыночная порода людей, произошедшая из бывших ударниц, активисток, передовиков производства. Героический труд, превративший их самих в подобие безразмерных, туго набитых товаром китайских сумок, еще ждет своего певца. Нам же остается лишь пожалеть этих несгибаемых женщин, пожертвовавших личной жизнью ради скромного достатка своих семей. Возвращаясь с барахолок чужедальних городов, они не могли вспомнить ничего, кроме цен на товары.

На футляре аккордеона сидел одичавший интеллигент, скорее всего учитель пения. Мрачно посверкивая круглыми очками разночинца, он с элегантностью скрипача точил о брусок узкое и длинное лезвие ножа. Зловещий звук производился в целях рекламы, дабы обратить внимание возможных клиентов на табличку в багетовой рамке, висящую на груди: «Услуги квалифицированного забойщика крупного рогатого и крупного безрогого скота. Безотходная обработка туш. Цена договорная. Возможны варианты: мясо, сало, требуха. Музыкальное сопровождение свадеб, похорон и других торжеств». Солдатский полушубок и серые валенки в бурых пятнах. На седых, по плечи, власах — каракулевая папаха. Дед Мороз, уволенный по сокращению штатов.