Харри Мулиш - Зигфрид

Когда шасси самолета гулко ударились о бетон посадочной полосы, Рудольф Гертер очнулся от глубокого сна без сновидений. Крылатая машина с ревущими моторами сбросила скорость и, описав плавный круг, выехала с посадочной полосы. Венский аэропорт. Гертер, слегка покряхтывая, выпрямился в кресле; он снял туфли и с гримасой боли на лице стал массировать пальцы на левой ноге.

— Что с тобой? — спросила сидевшая рядом высокая женщина, на вид намного его моложе. У нее были рыжие заколотые наверх волосы.

— У меня свело указательный палец на ноге.

— Что-что у тебя свело?

— Указательный палец. — Он улыбнулся и заглянул в ее большие зеленовато-карие глаза.

— Разве не странно, что все части тела имеют названия, скажем, ноздря, ушная раковина, локоть, ладонь, только два пальца на ноге по обе стороны от среднего пальца их не имеют? Про них почему-то забыли. — Он снова улыбнулся. — Поэтому я окрестил их указательным и безымянным. К вашим услугам последователь дела Адама, давшего всему имена, — прошу любить и жаловать. — Он внимательно посмотрел на нее и добавил: — Впрочем, и Мария не так уж далеко ушла от Евы.

— С тобой не соскучишься! — улыбнулась она.

— Такая уж у меня профессия.

— Приятный был полет, господин Гертер? _ поинтересовался старший стюард, который принес им пальто.

— Да, только вот зря выпил лишние четверть бутылки эльзасского, когда пролетали над Франкфуртом. За каждый выпитый бокал вина мне теперь приходится расплачиваться лишними десятью минутами сна.

Они летели бизнес-классом и поэтому из салона выходили первыми. Гертер посмотрел в радостные, широко раскрытые глаза выстроившихся в ряд членов экипажа; на пороге кабины пилотов появился командир авиалайнера.

— До свиданья, господин Гертер, желаю вам хорошо провести время в Вене, — сказал он с широкой улыбкой на лице, — и спасибо за вашу замечательную книгу.

— Я лишь выполнил свой долг, — усмехнулся в ответ Гертер.

На месте получения багажа Мария отцепила одну из тележек в ряду, пока Гертер с перекинутым через руку пальто стоял, прислонившись к колонне. Пышная шевелюра, обрамлявшая его лицо с острыми чертами, формой напоминала языки пламени костра, а белизной — пену морского прибоя. На нем был зеленоватый твидовый костюм и жилет, который, казалось, служил для придания формы его длинному, узкому, почти прозрачному телу. После двух онкологических операций и инсульта физически он чувствовал себя собственной тенью — но это лишь только физически. Его холодные серо-голубые глаза были устремлены на Марию, которая, словно охотничья собака на лисьей охоте, сосредоточила все свое внимание на резиновых шторках, пропускавших то сумку из телячьей кожи фирмы «Гермес», то медленно выползающий следом за ней бедный, перевязанный веревкой сверток. Мария, такая же, как и он сам, длинная и худая, была на тридцать лет его моложе и в тридцать раз сильнее. Мошным рывком она подхватила с ленты транспортера их чемоданы и одним махом погрузила их в багажную тележку.

Когда сквозь автоматические двери они прошли в зал прибытия, взгляд их заскользил по длинному ряду табличек и транспарантов: «Хилтон Шатл», «Д-р Оберкофлер», «IВМ», «Г-жа Марианна Грубер», «ФИЛАТЕЛИЯ 1999»…

— Никто нас не встречает, — промолвил Гертер. — Все так и норовят загнать меня в угол и посмеяться надо мной.

Он чувствовал себя скверно.

— Господин Гертер! — Маленького роста особа, с первого взгляда видно, что беременная, подошла к нему и, улыбаясь, протянула руку. — Я вас, разумеется, узнала. Вас все узнают. Я Тереза Рёэль из нидерландского посольства. Второе лицо после посла.

Улыбнувшись, Гертер наклонился и поцеловал ей руку. Здорово — второе лицо, и на последних сроках беременности! Это было продолжением того, что ему так нравилось в Голландии: неизменно жизнерадостное настроение. На всех бесчисленных литературных и литературно-политических конгрессах и конференциях, на которых ему довелось присутствовать, нидерландские делегации отличались приподнятым духом. Если немцы и французы по вечерам собирались вместе и с кошмарной серьезностью обсуждали, какой стратегии им следует придерживаться на следующий день, то голландцы были беспечны как дети. Даже в Совете министров в Нидерландах, как поведал ему один знакомый министр, то и дело раздаются взрывы хохота.