Харри Мулиш - Зигфрид

— Чего в действительности не произошло, — подытожила Сабина, — а как раз наоборот. Это увлекательный рассказ о двух людях, которые не были предназначены друг для друга, но в результате рокового недоразумения — не буду говорить, какого именно, — в их сердцах вдруг вспыхнула страстная любовь друг к другу. Они пускаются на обман, их стараются разлучить, но они снова и снова находят друг друга до тех самых пор, пока, опять-таки в результате лжи и обмана, они в конце концов не умирают, трогательно и романтически.

— Вот видите, — с улыбкой сказал Гертер, — вы сами дали зрителям представление о моей книге.

Он говорил на старомодном немецком, как это было принято еще до Первой мировой войны, но почти без акцента.

— Вы, разумеется, правы, сюжет сам по себе ни о чем не говорит. Все дело в фантастической фантазии, с которой все это написано. Могу ли я так выразиться?

— Вы можете выражаться как угодно. Фантастическая фантазия… честно говоря, меня всегда немного коробило от слова «фантазия». В этом слове чувствуется активное начало, оно похоже на спортсмена на водных лыжах, привязанного канатом к тарахтящей моторной лодке, мне кажется, более уместно сравнение с серфингистом, пассивно скользящим в тишине по воле волн в час прибоя.

— Как же тогда прикажете это свойство называть? Воображением?

— Давайте так и будем продолжать называть его фантазией.

— Тут я хотела бы остановиться подробнее. Считаете ли вы, что у творческой фантазии характер тот же, что и у снов?

— В целом да, но не только. Она в то же время имеет рациональный характер. Вы можете принять меня за последователя идей вашего уважаемого земляка Зигмунда Фрейда, но это не так. Для него сны, мечты, мифы, романы и разные подобные вещи выступали объектами, на которые направляет свои силы разум, но по моему представлению они сами являются разумом.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Мне тоже нелегко, я стараюсь объяснить, но у меня плохо получается. Я хочу сказать, что художественный вымысел, какого бы свойства он ни был, это вовсе не та вещь, которую во что бы то ни стало необходимо понять, а скорее помогающая нам понять. Своего рода инструмент. Постараюсь подойти к этому вопросу с другой стороны, тем более что это всегда плодотворно. Можно я приведу пример…

— Пожалуйста.

Полузакрыв глаза, Гертер слегка кивнул головой и продолжил:

— Возьмем, к примеру, реалистические декорации, их и сейчас еще иногда можно увидеть в опере. К примеру, на которых изображено море, рыбацкая деревушка, дюны. Они установлены на сцене вместе с разными подлинными предметами, такими, как песок, сохнущие рыбачьи сети, ржавые ведра. И что мы замечаем? То, что изображение напоминает жизнь, а все реальные предметы в искусственном освещении и в неподвижном воздухе сцены приобрели ирреальный статус объектов искусства. Теперь понятна моя мысль?

— Честно говоря, не очень…

— Ладно. Пойдем по-другому.

Гертер немного задумался — в эту минуту он почувствовал, что ухватил какую-то верную мысль.

— Представим себе человека, который реально существует, но которого вы не совсем понимаете либо совсем не понимаете.

— Рудольфа Гертера, — с язвительной улыбкой подсказала Сабина.

— Ну, этот труд пусть возьмет на себя кто-нибудь другой, — парировал Гертер, тоже с улыбкой, — например, вы. Нет, я имею в виду не того, чьих высказываний вы не понимаете, а того, про кого вы не знаете, что этот человек собой представляет. Представьте себе, я знаю женщину, которая всегда остается для меня загадкой…

— Вы знаете такую женщину? — повторила Сабина.

— Да, — сказал Гертер, подумав про мать своих дочерей.

Словно поднимающийся буран, в его голове начала формироваться идея.

— Если я прав в своем взгляде на фантазию, то, должно быть, можно было бы разобраться в ее характере, поместив эту женщину в воображаемую экстремальную ситуацию и понаблюдав, как она себя в ней поведет. В порядке умственного эксперимента, что ли, или нет, вернее, эксперимента фантазии.

— В таком случае я рада, что эта женщина не я, — заявила Сабина с оттенком отвращения в голосе. — Я, право, не знаю… экспериментировать с людьми… в этом есть что-то чудовищное.

Гертер поднял вверх обе руки. Она, похоже, видела в нем сейчас литературного доктора Менгеле, но он счел за благо не упоминать вслух этого имени.

— Вы правы! Может быть, небезопасно вытворять подобное с живым дорогим вам человеком. Может быть, это позволительно лишь по отношению к непонятному для вас мертвецу, которого вы к тому же ненавидите.