Владимир Колковский - В движении вечном

Точь-в-точь как в самые важные ответственные минуты с вол-нующим холодком защемило тревожно в груди. Страшно было даже глянуть вниз, но теперь самым главным и было не глянуть вниз. Отчаянным волевым усилием Игнат отодвинул решительно лихорадочный страх куда-то на самый бесчувственный краешек своего сознания и присев на лыжах пониже обычного, прижмурившись почти дослепу, бездумной лавиной ринулся в бездну.

… Съехавшего удачно, сначала налетом выбрасывало на пологий пригорок, верховину покатого здесь неманского берега. Повернув легчайшим усилием лыжи немножко влево, можно было еще долго скользить наискось по заснеженной ледяной речной поверхности.

— Вот спроси меня, как съехал? Ведь ни за что не скажу, только картиночки разные вертятся…

Витька говорил навстречу взахлеб, торжествующе, но как показалось Игнату и разочарованно также, словно аналогичная удача друга значительно понизила в его глазах всю несомненную значимость такого внезапного подвига.

— … помню только самый верх, и что сразу дух заняло, как над пропастью. Только-только падать собрался, пронеслось дрободаном по памяти, а тут уже и на берег вынесло!.. Неужто съехал? — и ура сразу! — передавал точь-в-точь взахлеб Витька и игнатовы ощущения во время молниеносного спуска.

Он ведь также устоял на ногах благодаря лишь каким-то загадочным инстинктивным резервам своего организма.

— Так может еще по разику?

— Ты что, а как носом?.. С Лысой съехать! — дай хоть денечек порадоваться.

— Тогда айда на ту сторону, с пологой накатом потешимся… Возле башни.

— Я за!

Между тем уже вечерело.

Небо на горизонте у лесной синеватой кромки багровобоко залиловело. На смену лучистому пышному багряному яблоку бледнолицым лимоном неторопливо, вальяжно выступил его элегантный флегматичный приятель. Нетерпеливыми искорками любопытно выглянули первые звездные глазки. Подмораживало все крепче. Вечернее луговое пространство переполняло грудь бодрой озонирующей свежестью.

— Вишь, стемнело! — будто только сейчас и заметил Витька. — А ты гонял хоть разик на лыжах в притемках?

— Сколько раз! Духи еще и не так забирает… Летишь с той горки как в протьму.

— Погоняем еще?

— Я за!

— Эх, вот если… если бы еще и пе-ре-кусить немножко!

— Ага, и я б с удовольствием, аппетит зверский. А знаешь, есть идея. Сгоняем ко мне быстренько? Тут Немном близко, куснем по хлебушку с маслом и назад.

— Поехали! — охотно согласился Витька.

По лыжне прямой и укатанной, проложенной по берегу реки, мальчишки мигом домчались к невысокому деревянному крылечку игнатовой хаты.

— Жди здесь, я мигом!

Игнат быстро скинул лыжи; уткнув глубоко в снег деревянные палки, взбежал вверх по скрипучим заиндевелым ступенькам. Вначале была дощатая веранда, летняя пристройка. Тут Игнат вытер ноги, обил аккуратно соломенным веником налипший снег; не разуваясь, заскочил прямо на кухню. Достал там впопыхах из навесного шкафчика свежую ржаную буханку, от души резанул ее на широкие пахучие лусты.

— И куда ты ище? — выйдя из зала на беспорядочные стуки, прислонившись к дверному проему кухни, говорила озабоченно бабушка. — Расхлистаны, гойсаешь где та… Темень, заре ноч на дворе… И куда ты ище, буде!

Но, взглянув на его полные руки, уже удивленно спросила:

— А хлеб?.. И куда тебе столько?

— Я с хлопцем, мы еще покатаемся, можно? — словно не спросил, а сообщил в ответ скороговоркой Игнат.

И не дожидаясь ее ответа, выскочил снова на улицу.

— Держи! — прямо с порога протянул другу, обильно намазанную маслом, душистую ржаную краюху.

— Быстро ты! А хлебушек… пахнет как, смакота! — с такими словами потянулся тот живо за своим бутербродом. — Эх, покатаемся еще!

И он уже снимал торопливо свою толстую вязаную варежку.

Как вдруг на веранде выразительно скрипнули входные двери. Отвернув слегка легкую матерчатую занавеску, кто-то чрезвычайно внимательно вглядывался в освещенный уличным столбовым фонарем маленький приусадебный дворик.

«Бабка! — пронеслось тот час и почему-то очень тревожно в голове у Игната. — И всюду ж ей надо…»

И Витька вздрогнул.

Изменившись в мгновение ока лицом своим, словно испуганно отдернул он руку:

— Я… я… знаешь… Знаешь, мне расхотелось… Что-то совсем расхотелось кататься… Давай лучше завтра?… а?.. После школы сразу, давай?

Молча, с ненужным бутербродом в руке, провожал Игнат растерянным взглядом в густеющих сумерках унылый, как сгорбленный, мальчишечий силуэт. Они не сказали больше ни слова, но несказанные слова эти, словно и так с предельной ясностью прозвучали отчетливо в ушах у Игната: