Владимир Колковский - В движении вечном

Но…

Порывистым ветром, дыша остужено, зябко сырыми рассветами, разорвал отчаянно августовский домашний уют серый заплаканный сентябрь. А вместе с ним и дружок его неразлучный на пару, тревожный, поворотный десятый выпускной.

Снова был вечер сырой, зябкий, ветреный — обычный для этой осени. Частый обложистый дождик моросил два дня и две ночи подряд, и лишь сегодня после обеда слегка распогодилось.

«Ну вот, надо же и ему хоть чуток отдохнуть! — тот час понадеялся Игнат. — Может хоть на ночь чуток успокоится».

В прошлую субботу дождь был весь день и весь вечер. Они погуляли немножко по безлюдным поселочным улицам, и, прощаясь, снова приютились привычно возле своего старого приятеля молчуна-колодца, пусть хоть и под ненадежно широким брезентовым куполом игнатового зонтика. Но дождь секанул внезапно колючей россыпью, студеный сивер подхватил отчаянно, словно оживший в руках, неудержимо взлетающий зонтик, остервенело мял, комкал его без конца в осклизлую мокрую онучу.

Сегодня к вечеру дождь как бы утих, но мглистый рассеянный воздух был насквозь пропитан мельчайшей водной пылью, которая внезапно накатывала пронизывающими волнами промозглой расплывчатой непогоди. Под призрачным светом столбовых уличных фонарей сизовато мерцала крупчатая плоская кукуруза загрустившей дорожной брусчатки; забияка-сивер потрясал разъяренно костлявыми пальцами оголевших придорожных каштанов — так и сидел бы, казалось, в тепле-уюте домашнем весь вечер, сонливо взирая в голубые эфирные дали или витая где-то далёко средь заковыристых изгибов невероятных сюжетов… Но сегодня была суббота, и это был единственно возможный теперь на неделе их вечер свиданий.

Нежная июльская ночь… и хмурый, растерзанный ветром, промозглый октябрьский вечер… Теперь, теперь все вокруг, словно наперегонки поспешало вмешаться, не дать прикоснуться, обнять и хоть немножко вобрать такого желанного и трепетного тепла… Пронизать насквозь зябкой сыростью и покинуть одну лишь постылую безнадежность, мучительную ностальгию по былым «бирюзовым» денькам.

Дружка-ветра застенчивый шепот, ароматы цветущих лугов, и прощальные отсветы зорь… Тогда, тогда он и думать не мог, он чувствовал, знал, что услышит в ответ, и он слышал это… И вот теперь как чужак непрошенный, буйный сквозистый октябрь прямо с порога плеснул в лицо то почти забытое, жгучее, что так щемило занозисто в их самые первые дни.

Сначала кто-то из одноклассниц попросил Игната ответить на вопросы в своей традиционной девичьей тетради. Первым делом он глянул ответы других и с особенным любопытством ее ответы (тетрадка, оказывается, уже побывала в ее руках).

Ее любимый артист был также Олег Чубин! — это сразу и как-то особенно больно кольнуло Игната, совершенно «непохожего» в отличие от Генки-Артиста. И вот впоследствии, когда они часами молчаливо блуждали по мокрым пустынным улочкам поселка, будто кто-то чрезвычайно настойчивый снова и снова посылал в память ту самую, когда-то случайно услышанную фразу.

— О чем ты там думаешь? — снова тревожно вглядывалась она ему в лицо.

— Ни о чем.

— Нет, скажи.

— Ни-о-чем.

— Я же вижу…

— А я говорю ни-о-чем! — повышал он голос. — И вообще, нет тебе разницы! — обрывал, в конце концов, решительно.

А далее была снова молчаливая пауза.

Но еще более в той девичьей тетрадке впечатлил обескураживающе ее ответ в графе «Твое любимое стихотворение».

Она писала:

Многое, очень многое, казалось, объясняли тот час эти коротенькие четыре строчки. Ведь теперь она на его прямой вопрос никогда не отвечала также прямо и искренне, теперь только отмалчивалась или в ответ были только смешки да глупые шуточки. А вот сегодня, став вдруг необычайно серьезной, она ответила тихо с загадочной вдумчивостью:

— Можно любить, а можно… можно только позволять себя любить.

И словно в порыве откровения поведала, что в той маленькой деревеньке, откуда они переехали в поселок, «был тот, кто нравился ей по-настоящему».

— Только он и не знал об этом. И не догадывался… может. Мы ведь тогда совсем дети были. Вряд ли и увидимся когда еще! — немного помол-чав, прибавила она.

И, как показалось Игнату, с явной грустью.

Вот так неожиданно из дней давно минувших вдруг вынырнул еще один, совершенно незнакомый объект неспокойных дум. Объект, впрочем, такой же нереально-абстрактный, как и Генка-Артист, который еще в конце августа уехал в город на учебу и почти не появлялся в поселке.