Владимир Колковский - В движении вечном

Для него, «простого советского человека» был эпохальный 1917-й год… Для него было и все то, что было после.

И вдруг… Мухлюй.

Хотя… простой?

Простой он человек?.. Советский?.. Так ведь комсомолец даже, как и все.

Простой человек Мухлюй, советский человек Мухлюй… Порознь это как-то и не слишком резало слух, а вот вместе… Известная с самых первых лет словесная культовая комбинация в тандеме с раскабанелой, «датой», торжествующей рожей картежника как-то необычайно поразила тогда Игната.

Почти ошеломляющее впечатление это лишь дополнило те весьма смутные сомнения и догадки, которых к тому времени накопилось уже немало у Игната. С каждым годом он все с большей уверенностью озирался в таинственной чаще «незнакомого леса»; приглядываясь внимательней, он замечал не только то, что на поверхности, но и более сокрытые его детали.

И все очевиднее становилось ему с каждым прожитым годом, что вся та социально-общественная среда, в которой ему было определено существовать изначально — словно разбита на две почти независимые, совершенно не похожие одна на одну, «параллельные» реальности.

В первой, книжной и телерадиогазетной (теперь Игнат, пожалуй, назвал бы ее «виртуальной») все было разумно и правильно. Был недосягаемо далекий, святый как сам Бог «самый человечный человек», была заветная цель и светлый путь к ней, были грандиозные успехи и небывалые исторические достижения. Был плакатный рисованный «простой советский человек», и был величайший деятель эпохи, «мудрый вождь и верный ленинец» — главный герой, главный борец за мир и даже самый главный писатель.

А в реальности второй, той, что сразу же за порогом их школы-избушки были винный бар и Пьяный угол, «минирейхстаг» и «насосная» станция, был начальник Бык и простой советский человек Мухлюй… Были смешки, анекдоты, и был «Ленька».

В реальности виртуальной было всеобщее равенство, человек человеку был «друг, товарищ и брат». А в реальности настоящей повсеместно царствовала очевидная иерархия: в классе, на улице, среди взрослых. Правда, в школьных учебниках по обществоведению взрослых тоже делили: классом передовым, гегемоном здесь называли класс трудящихся, рабочих и крестьян, а уже чем-то второстепенным, т. н. «прослойкой» между ними — интеллигенцию. Однако Игнат, например, поделил бы взрослое население своего поселка теперь совсем по-другому.

Да и не только он.

Даже его первая учительница не раз говорила с легенькой усмешкой, как о том, о чем не очень-то и следует говорить:

— В вашем «Б»-классе всю поселковую шляхту собрали. Кого ни глянь: то директор батька, то председатель, то еще какой-то начальник.

И прибавляла в конце:

— За исключением некоторых! — разумея под некоторыми таких, как Зэро, Лось и Антольчик.

Подобно и Игнат.

На первое место по престижу и значимости среди посельчан он бы отнес полностью местное начальство, а также некоторых авторитетных специалистов, людей обычно пожилых, заслуженных, с дипломом. Сюда же (и долгое время это особенно даже изумляло его) можно было присоединить и особ совершенно другого рода, представителей профессий, на первый взгляд, весьма и весьма скромных. Все вокруг прекрасно знали, что жить так, как живут они, и «не схимичить» — невозможно; в реальности виртуальной им была одна известная дорога, однако в реальности настоящей их уважали, приглашали охотно в самые элитные дома, о них говорили не без зависти: «Умеет жить человек!»

— Мам, а кого зарплата больше… у Аксюты или у Стасевича? — наивно поинтересовался однажды Игнат.

Аксюта, директор школы казался ему тогда самым большим поселковым начальником. Зато двухэтажный из белоснежного кирпича, просторный дом Стасевича был тогда самым приметным жилым строением в поселке. В гараже его поблескивала стальным лаком новенькая «Волга», самое шикарное советское авто того времени.

— Зарплата, у Стасевича? — только заулыбалась в ответ мать. — Техник в зубопротезной… Какая там зарплата, работяга простый боле имеет.

И прибавила уже как-то многозначительно:

— Что там зарплата, там золото.

«Простые работяги» без диплома, гегемоны реальности виртуальной как раз и составляли вторую, наиболее многочисленную часть взрослого населения поселка. Важно отметить, что винная чарка здесь была не на первом месте. Обзаведясь семьей, они добросовестно ходили на работу, кропотливо занимались приусадебным хозяйством, с любовью и ответственностью воспитывали детей. Все это в большой степени объединяло их и с представителями элитной группы, как, кстати, и неуемное стремление выловчить хоть что-нибудь помимо зарплаты… Стремление это известное, как еще Карамзин свидетельствует — было и есть, по-видимому, наиболее всеобъемлющим в сколь угодно далекие времена нашей единой истории, несмотря на все ее самые значимые «эпохи» и «переломные моменты»…