Владимир Колковский - В движении вечном

— Мухлюй, теперь ты за старшего. Глянь что по корпусу, а я в центр на полчасика.

И тот час шествовал на площадь занимать обычную ежедневную вахту.

— «По корпусу глянь!», — передразнивал въедливо спустя немного времени также с утра хмурый Мухлюй. — И чо тут глядеть, коли за ночь опять весь цементович сбаёдовали… Ров этот разве жвиром засыпать да по новой выкопать?

Мухлюй, старший матрос по штатному расписанию на станции когда-то отлично учился в школе, поступил успешно в институт. Что с ним случилось потом, Игнат точно не знал, впрочем, наверняка и здесь не обошлось дело без того же «стакана»… В последнюю сессию уже бывший студент, чтобы отдалить хоть чуть-чуть горький момент истины, сам выставил себе в зачетку отличные отметки, сам же в ней и расписался…. Когда вскоре обман сей вышел наружу, вот тогда он и стал для всех в поселке «Мухлюем».

Оставшись за начальника, он тот час вытаскивал из кармана старую затертую колоду карт.

— Давай, мальцы, на разминку! — хрипловатым с утра голосом приглашал коллег.

Сам он был готов шлепать картами целые сутки напролет. Однажды со смешком поведал один маленький характерный эпизод из своего не-давнего студенческого прошлого:

«Раз сели мы в сессию тысячу писать. Дружок лыбится:

— Завтра экзамен, а мы за фишняк…

— И что?

— Холява буде.

— Думаешь?

— А что, примета есть… верная.

И тут я ему — сделав коротенькую паузу — Мухлюй расплылся разом по уши в широкой усмешке:

— Х-ха, верная!.. кому, может, она и верная, а вот я уже целый месяц пишу, и все от винта…»

Мухлюй пробовал учить коллег, но столь высокоинтеллектуальные карточные игры как «бридж», «преферанс» и даже «тысяча» на Насосной так и не прижились. Играли в обычного подкидного, но и здесь Мухлюй предстал сразу же как бывалый, грамотный игрок. Козырями не разбрасывался, мелочь не вызывал; зачастую, будто отбившись, держа в руке целую кипу картежных листов, требовательно вопрошал:

— Ну, тузы-короли! Тузы-короли-дамы… есть?… нету?.. Тогда я забираю!

Все, что вышло из игры, он запоминал безошибочно. Не раз в самом конце кто-то оставался с единственной картой, прижимал ее плотно к столу слегка дрожащей рукой.

— И че ты там мылишься? — глядя на это, только посмеивался с торжествующей ухмылкой Мухлюй. — Сказать?

— …?

— Король чирвенный!

И действительно, хоть ты бросай этого несчастного короля в от-крытую на стол — за все двухмесячное пребывания друзей на станции, Мухлюй так ни разу и не ошибся.

Кроме него на станции был еще один весьма примечательный по ха-рактеру своему штатный матрос по фамилии Гайдук. Внешне он чем-то на-поминал Игнату одноклассника Малько Славу, был такого же маленького роста, щуплого телосложения, в дополнение к внешнему сходству и имя его тоже было Слава. В школе он тоже учился неплохо, несколько лет подряд поступал на филфак, но неудачно. Был вообще человек тихий, вдумчивый, писал стихи. Однажды в компании говорил о себе: «Не Лермонтов, не Пушкин, простой поэт…»

— … Гайдушкин! — договорил за него однажды в рифму оказавшийся случайно рядом Андрюха на свой манер и… и с тех пор «простой поэт» Гайдук Слава превратился для всех в поселке именно в «Гайдушкина».

Под утренней разминкой на станции оба штатных матроса понимали подкидного один на один, причем мелочь до девятки для динамики игры неизменно отбрасывали. Гайдушкин также играл неплохо, но остротой памяти даже и близко не мог сравниться с коллегой по работе, потому ему приходилось не в пример чаще тасовать затертую шершавую колоду.

— Так, глядишь и мозоль за руку! — расплывался вскоре в широкой ухмылке мордастый Мухлюй. — Може, пора и спецухи достать?.. Давай, давай, поэт тренируйся.

И время от времени он восклицал нетерпеливо:

— Эх, когда уже там мужики подвалят?

Вскоре, впрочем, «подваливали» и мужики, заядлые картежники со всей округи. И среди них постоянных, ночных сторожей, пенсионеров и просто обычных местных оболтусов Игнат поначалу с изумлением обнаружил и врача Хотяновского, одного из самых уважаемых представителей местной интеллигенции. И действительно, немного за тридцать по возрасту, он своей на диво выразительной артистической внешностью даже и в самой элитной столичной компании наверняка бы выделился, а не то, что среди всей этой разномастной поселковой шушеры. Но весьма скоро Игнат убедился, что как раз удивляться здесь и нечему, это ведь тоже, тоже был картежник! Картежник с ног до головы, картежник до мозга костей, ему было совершенно все равно, кто и что рядом — главное, что здесь непрерывно хлестали азартно картежные листы, и был серьезный, достойный его соперник.