Владимир Колковский - В движении вечном

И, наконец, представители третьей группы взрослого населения поселка выбирали бездумно бездонные реки… Слащаво заманчивые, безнадежно заплывчатые.

Критерии «взрослой» иерархии были также отнюдь не виртуальными, а самыми конкретными. Должность, чин, денежный мешок, триумвират все тот же «квартира-машина-дача» вместе со штатовскими джинсами в придачу… Был еще один важнейший критерий, почти недосягаемый для простого советского люда и потому особо весомый — побывать «там».

Планета была разделена на два враждебных, противоборствующих во всем лагеря: социалистический Восток и капиталистический Запад. Что, что было «там» — за железным занавесом, за таинственным пограничным барьером?

В реальности виртуальной, газетной и телевизионной там была горстка буржуев-капиталистов, и были армады бездомных, безработных. Там были забастовки и голод, демонстрации, митинги, была непобедимая мафия, наркоманы, проститутки на выбор за витринами центральных авеню… В реальности же настоящей было советское, «нашенское», что значит третьесортное, «колхозное», часто смешное и уродливое — и было «их», импортное, дефицитное и желанное, неизменный атрибут самых высших иерархических кругов, или т. н. большого начальства… Были и отголоски случайные из тех же кругов, от тех, кто бывал там не раз и запросто:

— А знаете, сколько у них зарабатывает квалифицированный рабочий?… какое у них пособие по безработице?… почем сегодня доллар на черном рынке?

— Видели бы вы их дороги!

— Там в твоем пальтишке хваленом последний нищий в сортир ходит.

— У нас дефицит во всем, а у них кризис перепроизводства…

В реальности виртуальной там был загнивающий капитализм, экономический коллапс, тупик цивилизации. А у нас Юрий Гагарин, космические корабли, орбитальные станции, военная мощь. У нас были громкие олимпийские победы, всеобщая занятость и копеечное хлеб-молоко-яйца продуктовое «изобилие»… Все это было, и этого было не отнять.

Так где же и на самом деле был экономический тупик, а где авангард цивилизации?

И вот как раз с экономической географией, этой «сухой и черствой» наукой было связано одно из величайших разочарований Игната в те далекие годы.

На уроках в борьбе со скукой он часто просматривал школьные учебники вперед. Обязательно находил там что-нибудь интересное, это не только помогало скоротать тягучее время, но было и весьма полезно впоследствии. Знакомое всегда легче запомнить.

Но что интересного можно отыскать, например, в учебнике по эконо-мической географии? Без «картинок» и иллюстраций, среди ее сухих цифр, таблиц и показателей?

Каждый раз, переворачивая черно-белые однообразные книжные страницы, Игнат снова и снова убеждался в этом. И лишь однажды в самом конце… Там, в самом конце учебника он вдруг обнаружил именно то, что тогда так поразило внезапно.

Там, в конце учебнике были таблицы с различными экономическими показателями многих стран. Из них действительно следовало, что в большинстве важнейших отраслей экономики его великая страна занимала прочное второе место в мире, а в некоторых даже выходила на первое. Это было и действительно так, но… Но только по «валу»!

В укромном уголке каждой таблицы была малозаметная узенькая графа. Именно в ней было как раз то, что тогда так поразило внутренне Игната. А именно: по показателю количества продукции на душу населения Советский Союз несравнимо уступал не только США, но и Японии, и странам западной Европы, и даже друзьям своим странам социали-стическим. По этому показателю его великий и могучий Советский Союз был недалеко от уровня стран развивающихся, стран так называемого «третьего мира».

Но ведь количество продукции на душу населения — показатель, по сути, наиважнейший в объективной оценке эффективности экономики!

Его великая страна с «наиболее передовой в истории плановой социалистической экономикой» была по ее эффективности, оказывается, где-то на самых задворках планеты.

Строки эти тоже привез в поселок Антон бирюзовым летом.

Весна, лето любви… И зима, осень.

Еще неделю назад казалось, что бесконечное свидание и впрямь никогда не окончится. Бархатистой порой, в хороводе волшебном неповторимых мгновений — разве можно было тогда даже думать об этом?