Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Разумеется!

Нет, моя бабушка не была сумасшедшей. И ее страх, что кто-то хочет ее отравить, нельзя отмести как манию преследования. В конце-то концов, причины были. Она, еврейка, подвергала опасности все семейство.

Она, еврейка, подвергала опасности институт.

Э, вот она, стало быть, опять явилась. А я хочу как раз войти в главное здание Академии. Мимо постового. Быстро вытаскиваю пропуск. К счастью, кроме меня, ее никто не видит. Думаю я. Но стоит мне это подумать, как она тоже поднимает пропуск. Полицейский приветливо кивает и пропускает ее следом за мной.

Я иду в столовую. В это время там бывают свободные столы. Руки у меня дрожат так сильно, что я сперва ничего не беру. Что же будет?

До сего дня я верила, что в состоянии разграничить реальный мир и галлюцинации. Но как мне быть теперь, если образы моей фантазии, не нуждаясь во мне как в медиуме, начинают контактировать с тем, что я называю моим объективно существующим окружающим миром? Тогда, конечно же, граница проложена неправильно. Значит ли это в таком случае, что здание сие со всем своим чиновничьим аппаратом не существует? А представляет собой лишь продукт моего больного мозга. Немыслимо. Такое выдумать невозможно. Или Майтнерша вовсе и не Майтнерша, а кто-то, кто выдает себя за привидение.

Она ходит так, словно ей здесь все хорошо знакомо. Приносит даже мне кофе от буфетной стойки. Руки ее тоже дрожат. Но у нее это от возраста.

Я запрещаю вмешиваться в мои дела! Я запрещаю вам сюда приходить! Вам здесь нечего делать! Я говорю это очень резко, но так тихо, что за соседними столиками услышать не могут.

Почему? Говорит она. Я член-корреспондент этой Академии. В 1949 году единогласно избрана пленумом.

Она может сослаться на почти сто пятьдесят научных публикаций. Такие статистические данные у нас сейчас очень любят. Она на днях слышала выступление одного ректора, который подсчитывал результаты исследовательской работы своего высшего учебного заведения в процентах. Она была крайне удивлена. Но кроме нее, никто не нашел в этом ничего особенного.

Я тотчас вспоминаю заседание, созванное высокопоставленным лицом, со строгим контролем на входе. Создается впечатление, что я постепенно становлюсь потенциальной угрозой безопасности. До сих пор это была только Майтнерша. Не может ли так случиться, что размножатся видения, которые благодаря мне получат доступ туда, куда он, собственно говоря, для них закрыт.

Она не дает сбить себя с толку. Продолжает показывать себя с выгодной стороны.

Конечно, случались и ошибки. К примеру, трансурановые элементы. Пришлось от одного за другим отказаться. Сначала от эка-платины, которая в действительности оказалась изотопом йода. Потом от эка-иридия, от эка-золота. И так далее. Первый настоящий трансуран, нептуний, был открыт двумя американцами. Огорчительно, что Ган и Штрасман обнаружили ошибки уже без нее, она в это время была в Стокгольме. Но о том деле, а именно о ее ошибочной теории, надо будет еще поговорить. Своими существенными научными достижениями она считает статьи по установлению природы бета — и гамма-лучей. Уже одна эта работа достойна была бы Нобелевской премии.

О, это тщеславие! Эти великие, ах, столь мелкие души. Великий шум из-за приоритета. Эти непреднамеренно нанесенные обиды.

Альберт Эйнштейн называл ее наша мадам Кюри.

Все считали это великой честью. Она же безмолвствовала. Такому человеку, как Эйнштейн, никто не осмелился бы возразить. Но она хотела быть Лизе Майтнер.

Понимаю ли я это?

Еще бы.

Сильное впечатление производит это здание, этот торжественно открытый за два года до первой мировой войны Химический институт имени кайзера Вильгельма в берлинском районе Далем. Я представляю себе мысленно, как оно выглядело в ту пору, еще не разбитое бомбами следующей войны. Едва ли не роскошное — с круглой башней, покрытой шлемовидной крышей, и фронтоном над входом. Около девяти утра я не спеша бреду через сквер, пересекаю Тильаллее и вхожу в дом номер 63/67 через сводчатые ворота. В воздухе разлит своеобразный кисло-сладкий запах химического института.

Маленькая женщина в белом халате энергичным шагом поспешает через вестибюль. Увидев меня, она останавливается, смотрит на часы и строго замечает: вы сегодня, верно, опоздали на поезд? Я тотчас узнаю Лизе Майтнер, хотя она выглядит моложе, чем при обычных наших встречах. Она же, видимо, спутала меня с одной из лаборанток. Но она не задерживается. Завернув за угол, бежит до конца коридора. И назад. Очевидно, контрольный обход.