Лев Куклин - Повесть и рассказы из сборника «Современная эротическая проза»

Всё началось с патефона. А точней — с того позорного обстоятельства, что, как выяснилось на нашем школьном вечере, я совсем не умел танцевать!

Это сразу же определила Тамара, выдернувшая меня из группки одноклассников, с независимый видом отиравших полусырую штукатурку со стены. И хотя она была старше меня года на два, на три, не знаю почему, но мы учились с ней: я — в девятом, а она — в десятом классе, крупная, щекастая, крепкая девушка — хоть на лесоразработки её отправляй! Думаю, что и там она бы не растерялась.

— Женский танец… — сурово отразила она мои слабые потуги на сопротивление. — Дамы приглашают кавалеров. Закон! Давай двигай, перебирай ногами! Ну! — весело проговорила она и начала напевать в такт нехитрой музыке: «Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…»

И при этом толкала меня то плечом, то коленом, направляя и несколько сглаживая мою отчаянную неуклюжесть. В перерыве она меня не отпустила, а продолжала держать в позиции полной готовности к следующему танцевальному старту. Следующим за вальсом было что-то медленное, тягучее, растекавшееся, вроде патоки.

— Танго «Брызги шампанского»… — многозначительно прокомментировала Тамара. — Медленный танец. У тебя лучше получится, только слушайся меня!

Я послушался. Она прижалась к моему плечу большой пухлой грудью, и сначала мне было ничего, и даже гордо перед нетанцующими одноклассниками, но незаметно плечо моё нагрелось так, что мне начало казаться: я — ткань под раскалённым утюгом…

Я попытался незаметно отодвинуться на пожаробезопасное расстояние, но Тамара сильным контрманёвром пресекла мою робкую попытку освободиться.

— Не дёргайся! Слушайся! — сурово сказала она. — Я тебя поведу…

И сильно крутанула меня так, что мои ботинки скрипнули, провернулись на грубых подмётках по когда-то крашеному масляной краской облупленному полу.

Бедное моё несмышлёное сердчишко то подымалось вверх, застревая где-то в начале дыхательного горла, под кадыком, то ухало вниз, стремительно, как салазки с крутой горки. Я попеременно то бледнел, то краснел, глупея от прилива густой крови, и с ужасом думал, — как я выгляжу со стороны, но ничего не помогало: Тамаркин напор был неудержим. Искупали отчасти мои нешуточные страдания только косые взгляды сотоварищей по алгебре и ненавистному немецкому языку, с явной завистью время от времени бросаемые ими исподтишка на нашу пару.

Но кончается всё, даже пытки танцами в тесном школьном деревянном здании.

— Проводи меня… — в голосе Тамары не было просьбы, скорее он прозвучал… ну не приказом, но распоряжением, которое подлежало выполнению.

Был конец марта, на улице нашего городишка пахло мокрой весной, в воздухе сквозило предчувствие первых листьев, струился серый, рассеянный, без теней, свет. Мы шли по деревянным тротуарам, мимо палисадников, где немного осевшие весенние сугробы ноздреватыми шапками переглядывались поверх штакетников — и разговаривали. Шли нога в ногу, не торопясь, благо было тепло.

— А ты шампанское… пробовал когда-нибудь? — спросила Тамара.

— Какое шампанское? — оторопело переспросил я. В жизни я не пробовал ничего крепче деревенского кваса, но признаться в этом так, сразу…

— Ну то… про которое танго… — подсказала Тамара. — Брызги эти самые… Эх! А у меня дома патефон есть, — без паузы сообщила она. — Ещё с довойны остался. И несколько пластинок. Остальные перебились помаленьку. Одна — просто шиковая — «Друг» называется. Слыхал?

Я покачал головой.

— Сегодня ко мне нельзя, — торопливо продолжала Тамара, — а послезавтра приходи, я её поставлю. И танцевать тебя научу запросто! Мы ещё с тобой призы на танцевальных вечерах в клубах брать будем! — залихватски пообещала она. — Матка у меня на три дня за реку в леспромхоз ушпандорит. Придёшь? — И протянула мне твёрдую ладошку по-взрослому: дощечкой. Я пожал её со всей возможной в таких случаях мужской силой и поплёлся домой, на другой конец городка в ожидании и предвкушении невиданных радужных перспектив…

К дому Тамары я прокрался в сумерках, чуть ли не задворками, боясь каждого встречного-поперечного, стережась даже хорошо знакомых мне собак — а вдруг увяжутся? Что ни говорите, а подобные свидания не требуют свидетелей…

В доме было тепло и вкусно попахивало дымком из большой русской печи. Пластинку — старую, заслуженную, пережившую много житейских испытаний и всё повидавшую пластинку ставили мы в тот вечер на скрипучий диск бессчётное число раз.