Ни в коем случае. Однако: между небом и землей кое-что все-таки имеется. Мир представлений, воспоминаний, образов, мечты, опыта. И передается все это от поколения к поколению. Мир беспредельных возможностей наряду с единственно реальным миром. Мир мифов и сказок.
А это едва ли не хуже. Сказка о счастливчике Гансе с нейтронной бомбой под мышкой. Я смеюсь. Хотя надо бы завыть.
Она не дает сбить себя с толку. Завтракать она кончила. Теперь откинулась на спинку стула и начинает говорить: однажды вечером, когда, по моему утверждению, пышным цветом цвели розы и полно было кругом светлячков, чего она, однако, не припоминает, — как раз в тот вечер она покинула страну. Над своим заданием она работать больше не могла. Человечество было до поры до времени спасено. Хиросиму, однако, предотвратить уже было нельзя. Кому-то все равно пришлось бы взвалить на себя сей крест. О том, какого пола будет этот человек, скоро договорились. Стоило только вспомнить ту старую историю и вместо девы Иоанны подставить юнца. Какого-нибудь Жана д’Арк. Но сразу же стало очевидно, что этот вариант не годится. Разве что будут сделаны существенные вычеты из его мужского образа. Быть может, придана постыдная склонность к собственному полу. Во всяком случае, трудность задачи требует в качестве противовеса нежности, трогательности. В противном случае все задуманное изрядно потускнеет.
Но когда договоренность, что это должна быть особа женского пола, была достигнута, вспыхнул отчаянный спор. Одни требовали, чтобы это была женщина, сохранившая свои биологические ритмы. Иначе, если решено было бы остановиться на неком существе среднего рода, это был бы уже ярко выраженный случай сексизма, то есть дискриминации и подавления представительниц женского пола представителями мужского пола, которые заложены в предположении, что женщины и мужчины различаются — на основании их биологической разницы — так же и в способности мыслить и действовать и обладают разными умственными и духовными свойствами. Другие, возражая этому, говорили, что подобная личность не нашла бы ни сочувствия, ни отклика. По крайней мере тот трудный период у нее должен быть позади, и, кроме того, ее мужской интеллект должен быть официально удостоверен. Следовательно, пожилая женщина, отмечали они. Но это уж действительно не выдерживает критики. Разгорелся долгий спор по поводу того, позволено ли принимать в расчет стереотипы и тем самым закреплять их. В конце концов было найдено компромиссное решение. Не молодая — да. Но еще далекая от возраста, который снимает со смертельной опасности трагическую окраску. Тем самым одновременно разрешалась еще одна проблема: возможность установить впоследствии связь с этим существом. Небольшое отклонение от нормы в участке мозга, называемом черная субстанция. Возникшее при родах. Как раз такое, когда поначалу не дают себя знать существенные отклонения от нормы.
Голос Майтнерши удаляется. Звучит так, словно доходит сюда из дальнего далека. Опять приближается. Гремит невыносимо. То нарастающее, то стихающее рокотанье. Я понимаю только одно: мое задание… мое задание… Все остальное тонет в дребезжании, словно электрическое усиление вышло из границ линейной области. Кровь отливает у меня от головы. Какое-то щекочущее гудение в запястьях. Тяжелый кулак ввинчивается в область желудка.
22
Первое, что я различаю, еще не придя окончательно в себя, — это запах. Я вся мокрая от пота, и испарения моего тела поначалу единственное, что доступно моему восприятию. И они мне не противны. Я сама с собой в полном единодушии. Неуверенность порождается только внешними причинами. Опасением вызвать отвращение.
Но в эту чуть ли не счастливую минуту я — всего-навсего запах. И только постепенно возвращаются мои пространственные объемы с их определенными контурами. Мой вес, который, причиняя мне боль, придавил к жесткому полу мои мышцы и хрящи. Ощущение счастья сходит на нет. Но я ощущаю различный вес обеих половин моего тела. Болезненное перенапряжение в правой стороне. Все опять повторяется. Перекличка всех членов моего тела дает, впрочем, в итоге успокаивающий результат. Я, кажется, цела и невредима.
Мой друг склоняется надо мной, поднимает меня, я наслаждаюсь, ощущая о себе заботу. Хоть на минуту-другую.
Задание. Бормочу я.
Какое задание?
Ах, ничего. Говорю я, поскольку считаю, что не следует рассказывать о моих видениях.
Откуда во мне эта тревога? Такое чувство, что я постоянно должна что-то создавать? Почему я должна снова и снова доказывать свое право на существование? Почему у меня все сводится к огромному напряжению? Я же знаю свои ошибки и свои границы и никогда не была особенно уверена в себе. Как же могу я одновременно быть столь безмерно нескромной? Может, корни этого обстоятельства надо искать в разладе между неуверенностью и притязанием? Я же достигла успехов. Но это мне нисколько не помогло. Наоборот. Каждый успех усиливал разногласие. Я ненавидела этот успех, но достижение успеха стало моей манией. Я походила на канатоходца, который внезапно замечает, что он боится высоты.
Читать дальше