Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Быть может, они встречались. Моя бабушка Рена и Лизе Майтнер, в юности они обе жили в Вене. Быть может, Августа, сестра Лизе, аккомпанировала девочке Рене на фортепиано. Голос моей бабушки все очень хвалили. Превыше всего бабушка ценила Вагнера.

Лизе Майтнер ничего этого не помнит. Ее мало влекло к подобным дружеским встречам. Ее интерес к физике обнаружился очень рано. Две красивые старшие сестры и пять младших братьев и сестер! Она смотрит на меня многозначительно, словно я должна понять, что две старшие сестры и пять младших братьев и сестер — достаточная причина, чтобы заинтересоваться физикой. Я понимаю. И мы обе смеемся.

Отец хотел, чтобы она прежде получила диплом преподавательницы французского языка, дабы в случае необходимости зарабатывать себе на жизнь. Только после этого ей разрешено было готовиться к экзамену на аттестат зрелости. Всего экзаменовалось четырнадцать девушек, она была одной из четырех, выдержавших экзамен. В двадцать два года. Через пять лет она защитила докторскую диссертацию в Венском университете. Вторая женщина, защитившаяся в области физики.

Господи боже мой, говорю я. Мы же отступили от темы. Я же только что еще вовсю злилась.

Нет. Все рассказанное относится к делу. Как ей иначе объясниться? Как иначе я пойму, что ей действительно ничего иного не оставалось после бегства из страны поэтов и мыслителей? Просто лечь и отказаться принимать пищу? Просто лечь и умереть? Это было бы, пожалуй, слишком просто. Не правда ли?

Ну, не так уж это просто. Хотя, говорить об этом чертовски легко. Обещания, которые давались не всерьез, но внезапно оказывается, что тебя поймали на слове. Пока что, однако, у меня нормализуется уровень серотонина. Я сижу за письменным столом. По-прежнему. Никогда и не вскакивала. Разве не так?

А уж эти разговоры. Во всяком случае, как только я появляюсь. Не думаю, что такие разговоры повсеместно в обычае. Должно быть, большинство о том не говорит. Дело тут, видимо, во мне. Есть люди, которые меня из-за этого избегают.

Страх от знания? Сохраним, однако, спокойствие. Станем на научную точку зрения. Какой-нибудь носитель кода «жизнь» уж выживет. И все начнется сначала. Ауторепродукция. Мутация. Эволюция продолжится. Отступления всегда случались.

А уж эти идеалы. Эти гармонические сценарии. У каждого один и тот же человеческий тип.

Быть может, это уже давно больше не обсуждается. Какие уж это проблемы.

И равновесие. Конечно же, неустойчивое. Всегда незадолго до катастрофы. Работать. Рожать детей. Солдат. И тех, кто выживет. Кто-то же должен нажать на кнопку.

Скажи мне, какова альтернатива, и я скажу, кто ты. Возможно, просто-напросто глупец. Глупость, однако, смертельна. В данном случае.

Но есть человек, этакий всезнайка, и он это знает. Выбрось, говорит он, выбрось ко всем чертям гуманизм к индивидууму. Сейчас на карту поставлено все. Подумай об уровне производительных сил. И о дефиците воздуха, на сей раз. Отсюда следует и все остальное: муравьиное государство. Единое правление. Единый мозг. Единый организм. Если ты запроектирован, как задница, так придержи-ка язык.

Ах, эти обсуждения. Всегда по вечерам. Обильный пот ночью. Измятая простыня. И уверенность, что и на следующий день голова не будет ясной.

У меня нет никаких связей с собственной историей. Слишком поздно родилась, чтобы быть совиновной. Слишком потрясена, чтобы задним числом считать возможной свою совиновность. Без отождествления с прошлым.

Разумеется. Возможности были. Рассказы людей, оказывавших сопротивление. Они проявили себя истинными победителями истории, даже если их убивали. И вот теперь они настоятельно необходимы для поддержания подточенного чувства собственного достоинства целого народа. Я восхищаюсь ими. Я глубоко уважаю их. Но быть такой, как они, — этого я себе представить не могу. Это было бы нечестно. Возможно, и во мне где-то таится родничок мужества. Но могла ли я быть в том уверена, если одна мысль о пытках и смертном приговоре повергает меня в ужас и страх. На вопрос: выдержала бы я? — я не могу ответить. Стало быть: о том не размышлять. Я счастлива жить в такие времена, когда в героизме нет необходимости. История осталась экономическим процессом, перевитым сказаниями о героях, процессом, имеющим ко мне весьма малое отношение.

И вот это видение. К чему же оно приведет? К тому, что я буду опять терзать себя?

Лизе Майтнер родилась третьим ребенком из восьми в семье адвоката в Вене. Предки ее родителей были евреи. Уже ребенком она интересовалась математикой и явлениями природы.