Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Конечно, в уборной нет воды, зато на кухне стоит насос, а если не забывать брать с собой газету, против мух можно бороться, но об этом я, кажется, уже говорил.

В последний день каникул мне очень хотелось позавтракать под кустом бузины, но бабушка сказала, что лето уже прошло и что мы только раздразним ос, которые так любят мармелад. Пришлось наблюдать за кошками из окна.

— Куда это запропастился Мунцо? — спросила бабушка. — Тебе наверняка хотелось бы с ним проститься.

— Наверное, гуляет с оленем, — ответил я как можно более равнодушно.

В моем ответе не было лжи, я только высказал неверное предположение. Я ведь сказал «наверное». Но это было не совсем честно, я-то знал, где находится мой друг Мунцо. Оттого-то у меня и появилась еще одна жизненная зарубка.

— Через семь лет тебе будет восемнадцать, — сказал дедушка. — Тогда будешь сам себе хозяин и сможешь приезжать к нам, когда тебе вздумается, если, конечно, к тому времени ты нас не забудешь.

После этих слов у меня появилось какое-то странное ощущение в животе. От проглоченных слез мне становится также нехорошо, как от слишком большой порции мороженого. Тут даже не поможет засунутый в рот палец: такими трюками печаль не вытошнить.

Только я хотел разреветься, как за воротами раздался автомобильный гудок. Отец объяснял мне, что означают автомобильные гудки: это либо «осторожно!», «внимание!», либо «уступи дорогу!», «дай проехать!» Некоторые, правда, сигналят, когда им хочется выругаться. «Гольф» сигналил нетерпеливо. Наверняка бабушка Паризиус была в перчатках и с изяществом постукивала рукой по баранке. Это означало: выходи, да поскорее, мы очень спешим или что-нибудь в этом роде. Но я не позволю командовать собой какому-то автомобильному гудку.

От проглоченных слез я был уже сыт по горло, но тут, склонившись над тарелкой, сделал себе такой толстый бутерброд с колбасой, что мне пришлось держать его двумя руками, прежде чем я смог откусить от него кусок. Я жевал с таким остервенением, что у меня за ушами трещало. Тем не менее я расслышал, как бабушка открыла ворота и крикнула:

— Идите сюда, господин доктор, прошу вас. А то, чего доброго, ваша почтенная супруга, зайдя на двор, сломает каблук и вляпается в куриный помет.

Я тут же представил себе, как бабушка Паризиус спотыкается, сумочка летит в щебенку, а руки вздымаются кверху. И вот, скрежеща зубами, она валяется посреди кухонных объедков. Дедушка Хабенихт частенько критиковал жену за то, что та выбрасывает кости и картофельные очистки на задворки, чтобы было что поклевать «птичкам». Теперь посреди всего этого лежит благородная бабушка Паризиус, куры, хлопая крыльями, разлетаются в разные стороны и громко кудахчут из-за того, что кто-то осмелился посягнуть на их объедки. Тут же я вижу кошек, усевшихся вокруг упавшей бабушки с аккуратно выставленными перед собой лапками, и слышу слова доктора Паризиуса: «Элли, это же дерьмо!»

К сожалению, посмеяться мне не удалось: мой рот был забит бутербродом, и я никак не мог его проглотить, потому что был уже сыт. Я чувствовал себя так, словно у меня за щеками выросли мешки, свисающие до самых плеч и готовые лопнуть от смеха. Я закрыл рот и прислушался, о чем они говорили в коридоре.

— Ну чашку кофе-то выпейте.

— Спасибо, мы уже пили. Мы же договаривались в половине девятого.

— Ну хоть минуточку посидите.

— Элли, хотя бы из вежливости.

— Ну ладно, только выключи мотор.

И вот они появились. Издали бабушка Паризиус даже похожа на мою мать. Но здесь из-за тесноты помещения всем пришлось сгрудиться, и с близкого расстояния она напоминала скорее свою бабушку.

Она стянула с пальцев перчатки.

— Привет, Альберт!

Дедушка кивнул.

— Привет, Рауль!

С набитым ртом говорить нельзя, и я только ухмыльнулся в ответ, насколько позволяли раздутые щеки. И тут я вытаращил глаза: у бабушки Паризиус были голубые волосы Наверное, парикмахер что-то перепутал. Бабушка выглядела перекрашенной, и у нее было плохое настроение. Она даже не захотела взять с собой яиц, хотя бабушка Хабенихт приготовила целую корзину. «Вредно есть слишком много яиц, — заявила бабушка Паризиус, — в них содержится вещество, которое возбуждающе действует на нервы. Нет, спасибо». Она замотала головой и замахала руками.

Дедушка Паризиус ухмыльнулся и спросил, где мои чемоданы. Они стояли под лестницей, но, поскольку мой рот был забит бутербродом и я все еще не мог говорить, я объяснил ему это знаками. Он рассмеялся, блеснув своими золотыми зубами, и дружески шлепнул меня. Дедушка Паризиус — неплохой человек, хотя и хирург.