Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Внизу перед домом стояла Анина тачка для вторсырья, и мы двинулись в путь. Сперва у меня не было никакого желания собирать бутылки, но потом мне это понравилось. Аня уже давно живет в новом районе, и ей удалось узнать, в каких домах живут люди искусства. Здесь есть несколько художников, два писателя и три актера. Около их домов всегда полно бутылок. Мы выручили за них довольно приличную сумму. Аня хотела поделить деньги поровну, но я сказал, чтобы она оставила их себе.

Мы купили по мороженому, и мне снова пришлось развлекать ее. Для этого у меня было множество разных историй, и я спросил Аню, что мне ей рассказать.

Ей опять захотелось услышать о том, как природа разбрасывает семена. Ничего нового об этом я рассказать не мог и принялся разглагольствовать о том, что на песчаных горах прудов не бывает, что там, где нет прудов, нет и гусей, а где нет гусей, нет и ивовых семян. Еще я сказал, что плоды каштанов не могут катиться вверх по горе и что там, где нет деревьев, ничего не рассеивается.

Пока я об этом рассказывал, мне пришло в голову, что природе можно помочь и направить ее по нужному пути.

— Давай купим на эти деньги три хвойных деревца и посадим их по углам школьного двора, — предложил я. — Быть может, в них тогда совьют гнезда птицы.

На следующий день Аня так усердно тянула руку, что Мельхозе пришлось вызвать ее, чтобы она успокоилась.

— Я заработала на сборе стеклотары двадцать четыре марки, — сказала Аня.

— Вот это здорово! — воскликнул господин Мельхозе.

— На них я купила три голубых ели и хочу посадить их в нашем школьном дворе. Это мой вклад в программу городского и сельского благоустройства. Сейчас наша школа называется «школа № 12», возможно, когда-нибудь она будет называться «школа у трех елей».

Учитель Мельхозе от восхищения закивал головой и сказал:

— Ты просто молодец, Аня. Ты настоящий гражданин нашего социалистического общества. Записываю тебе в журнал благодарность.

Аня села на место.

Тоже мне лучшая ученица класса, подумал я, недаром я сразу почувствовал к ней неприязнь. Видит, что я наступаю ей на пятки, и решила сделать рывок. Меня бесила ее подлость. Тот, кто так поступает, может и кошку убить. Я посмотрел на нее, как Волк на Красную Шапочку. В этот момент она протянула мне свою липкую тянучку. Я тут же запустил ее в стену.

— Кто это сделал? — спросил учитель.

Пришлось встать и сознаться.

— Жаль, — заметил Мельхозе. — Ты ведь был уже на верном пути.

Мне не оставалось ничего другого, как глупо улыбнуться и сесть на место. Я попытался сделаться совсем тоненьким, чтобы не касаться Ани. Она вся покраснела и принялась с такой настойчивостью тянуть руку, что не вызвать ее было невозможно.

— Это было предложение Рауля, — сказала она. — Половина денег тоже его.

Пришлось принять от нее очередную тянучку. Но ей я все равно никогда не расскажу, почему я остался на второй год.

Когда после каникул я увидел маму, я так обрадовался, что забыл про все страдания из-за совершенного за моей спиной развода. Я был бесконечно счастлив, что она снова рядом со мной.

Поездка заняла довольно много времени. Мы проехали больше двух часов, прежде чем увидели вздымающиеся в небо трубы и шпили большого города. Когда мы проезжали по центру, нас обступили строительные леса и дорожные указатели: объезд. Наконец мы достигли пригорода, он стоял на холме и издали напоминал крепость. Вблизи крепость оказалась высотными домами с многочисленными балконами.

Лифт мне понравился. На десятом этаже мы вышли. Бабушка позвонила. В дверях стояла мать. Она чудесно выглядела и улыбалась. Я прыгнул в расставленные ею руки. Она чуть не опрокинулась, но мне удалось ее удержать. Я стиснул ее так крепко, словно хотел от любви переломать ей все кости, что было совершенно невозможно, потому что у матери впереди имелось довольно много мякоти. От нее хорошо пахло, и она не могла сдержать рыданий. Слегка отстранившись от меня, но не выпуская из рук, она приговаривала:

— Ой, какой большой, какой загорелый, как выгорели волосы!

А я говорил, что она такая милая, такая любимая!

Короче, мы устроили невероятно бурную сцену, а в конце коридора стоял Ленгефельд. Его большая лысина блестела. Он стоял, опустив голову, смотрел на нас снизу вверх и улыбался, как медовый пряник. Мне хотелось сделать матери приятное, я подошел к нему и отвесил поклон. Все мои родственники что-то одобрительно промурлыкали, и Ленгефельд сказал, чтобы я называл его Вольдемаром. На это я только покачал головой. Ну и смешное же имя!