Ей нужно все знать точно. Но кто может точно знать, что именно произошло у этой пары идиотов, если вообще что-то происходило. Он сам наверное этого не знает, даже наверняка, потому что, компрометируя себя в этом возрасте, мужчины совершенно отрываются от реальности. Охладив рассудок и зажав сердце в кулак, она в течение одного часа вывела пять пунктов.
1. Хотя в таких делах возможно всякое, но чтобы он спал с ней — это маловероятно.
2. Даже если это случилось, она не испытывала ни малейших признаков ревности — в этом она должна отдавать себе ясный отчет, и она его отдавала.
3. Что-то произошло, либо происходит, либо только произойдет, о чем осведомлен весь Брюссель, как о том свидетельствуют здешние слухи и предполагаемое ликование за coulisses, в couloirs и кафе, и это «что-то» выходит за рамки.
4. Трудный случай. Своего представителя в многонациональных СШЕ отечество лишь в том случае призывает к ответу, если он а) наломал столько дров, что поставил в трудное положение посла; b) наплевал в душу своему землячеству, в данном случае ирландцам, правильной, строгой нравственности католикам, навсегда ущемленным в самолюбии и душевно ранимым; или, самое милое дело, с) выставил себя на позорище и посмешище здесь, дома.
5. Имелось средство спровоцировать его на пункт 4 «с».
Она села за машинку и отстучала письмо на французском — благодарила за приглашение, за радость, которую ей без малого год доставляли его милые весточки. Писала, что рассекретила их переписку и раскрыла несмелые и тем более упоительные намеки. Она наконец разобрала невнятицу его любимого и любящего сердца. «Какая же я была слепая! Сердце горит, когда подумаю, сколько у нас впереди дней и ночей!» В субботу вечером он обнимет ее в Брюсселе, и какое счастье, что больше не надо таиться от людей. Разумеется, она с восторгом поживет у него, не маскируясь никакой компаньонкой. Больше того, на выходные нужно куда-нибудь отослать глупую старуху экономку. Je me prends à pleurer de joie. Je t’embrasse. M. [113] Я сейчас расплачусь от радости. Обнимаю тебя. М. (франц.).
Была среда. В полдень она отправила письмо по новому адресу, не заклеив конверта. Он (они) прочтет (прочтут) в пятницу утром. Она не оставила ему времени на ответное письмо. Звонить по телефону он не рискнет. Он даст телеграмму, и все зависело от ее тона. Тон будет ядовитый, если он невиновен; бурный, если невиновен наполовину; уклончивый, если испытывает слегка виноватое чувство. Если он виновен, то немедленно явится в Дублин с праведным видом выяснять, в чем именно он провинился.
В пятницу днем пришла телеграмма: «Вылетаю Дублин пятницу утром позвоню клуба субботу утром твой Джордж».
Она прочла, и у нее перехватило дыхание. Что, если идиот — все равно, виновный или невиновный, — что, если он принял ее признание au pied de la lettre [114] Буквально, в буквальном смысле (франц.).
? Она была готова присягнуть, что такая мысль даже не приходила ей в голову. Она провела бессонную, с кошмарами ночь, прикидывая все неудобства этого допущения, а также некоторые его приятные, томительные моменты. В субботу утром он не позвонил. Зато позвонил швейцар клуба и сообщил мисс Мириам Уолл, что майор скверно перенес дорогу, заполучил простуду и невралгию и уложен в постель, но в обед позвонит сам. Час спустя из цветочной лавки вблизи его клуба прибыл огромный букет красных роз. Она оставила его в прихожей. Что все это значит? Трусит? Спрашивается — чего? Водит за нос? Она весь день просидела дома. Он не позвонил.
Он решил вынудить ее саму позвонить, иными словами, как некогда его вечно нерешительный родитель, он забился в свой угол и страдал не от простуды и невралгии, а от нечистой совести и раздрызганных нервов. С одной женщиной он уже имел бурное объяснение в Брюсселе, и нарываться на такое же в Дублине у него просто не было сил. Пусть сама позвонит! К чертовой матери! Мужчина он или ничтожная тварь? (Внутренний голос шепнул: «Ничтожная тварь».) Около пяти, когда он решил подбодриться в баре, раздался стук в дверь, и голос коридорного сообщил, что им интересуется дама по имени Уолл.
Что он говорил? Пожестче с ними! Пляшущей рукой он зачесал назад седеющее оперение своих цветущих лет, поправил галстук, на палец поддернул малиновый платочек в нагрудном кармане и начал величественное нисхождение по винтовой лестнице на встречу с этой мамзелью. Внизу, приплюснутая ракурсом, на шахматном полу вестибюля стояла Вирджиния Нидерс, вся в черном, сама черная, с черным пламенем в душе и провально-темными, грозовыми глазами. Загнанная в угол, даже ничтожная тварь показывает зубки. Выявляя свою истинную суть, майор Аткинсон прошествовал мимо нее в стеклянную швейцарскую, выхватил из кармана портмоне, сунул человеку пятифунтовую бумажку, приказал: «Немедленно избавьтесь от нее!», выскочил из швейцарской и, раздобревшим жирафом скача к лестнице, прокричал ей по-валлонски, по-французски, по-фламандски, по-английски и по-итальянски: «Убирайся!» За его спиной ливрейный швейцар осуществлял настолько глухую блокировку ее волчком кружащегося тела, что двое подошедших к обеду, сами регбисты, дали восторженную оценку ее реакции. Поднята телефонная трубка, но уже подвернулся полицейский патруль, и павлиньи вопли на валлонском, французском и фламандском языках все глуше доносятся с улицы. Покой воцарился в Ирландском клубе старших офицеров. Швейцар наблюдает за ней через зарешеченную стеклянную дверь. С возвышения в две ступеньки бдит патруль. Из окна чердачной спаленки всматривается в ее лоснящуюся макушку Джорджи. Господь чудотворно насылает ливень, и воды уносят ее челн.
Читать дальше