Шон О'Фаолейн - Избранное

Сколько бы ни тряслись над своими dits [91] Изречение (франц.). краснобаи вроде Уайльда, Шоу, Стивенса, Йейтса или Гогарти, они расставались с ними легко, уверенные, что мяч не уйдет с поля, что публика оценит игру. В балагурстве же Джорджи Фредди чувствовался покаянный надрывчик, он словно каждую минуту был готов отшлепать себя, пока не досталось от других.

— Баста!

Этим он обычно скреплял речь, свидетельствуя, что выбранный им тезис блистательно защищен. И достаточно топтаться на месте, договоримся, что его отец был не только дураком, но сумел остаться пришлым, человеком со стороны, и в революционной заварухе двадцатых годов он просто чудом избежал дегтя и перьев, а то и лютой смерти. Он и потом годами искушал судьбу, изо дня в день нахваливая Джорджи Фредди своим закатывающим глаза коллегам за общей трапезой в переполненном подвальчике «Восточного кафе» Бьюли на Графтон-стрит. Место заслуживает внимания: кафе вместо клуба или ресторана означает, что у его конторы был скромный размах деятельности. Что до отцовской похвальбы, то она, конечно, наскучивает окружающим, но, случается, забирает их за живое — что одному радость, то другому печаль. Вспоминая собственных сыновей, заскучавшие коллеги понуро ежились. Обиднее всего в стариковском хвастовстве было то, что Джорджи Фредди действительно делал блестящую карьеру: определившись в дублинский Тринити-колледж бедным стипендиатом, он окончил его с первой степенью по античной литературе, с золотой медалью по греческому языку, с основательным знанием итальянского и французского языков и литератур и хорошим пассивным знанием немецкого языка. И совсем обидно, что блистательное его восхождение продолжалось и после: в 1942 году он сменил университет на погоны лейтенанта британской армии, в пустыне ему дали капитана, в Италии произвели в майоры.

Старик же Боб Аткинсон после Италии произвел себя в чин бога-отца. Благодаря донесениям от Джорджи он мог теперь подолгу, входя в подробности о сроках, плацдармах и стычках, потчевать страховое застолье рассказами о том, как во главе 8-й армии Джорджи высадился в Сицилии, овладел Катанией и Мессиной и, пройдя между Сциллой и Харибдой, ступил на итальянский материк. Там-то и произошло не имевшее себе равных событие, после которого наш старик, пропоров все этажи и шиферную крышу, огнеметно взмыл из пахучего подвальчика Бьюли в дублинское сентябрьское небо, усеянное чайками.

Этим событием была встреча Джорджи с командующим 8-й армией генералом Александером в перепаханной снарядами калабрийской деревушке Гальяна — дело было душной сентябрьской ночью вскоре после взятия Реджо-ди-Калабрия.

— Вообразите, джентльмены! — ликует за кофе старый пень. — В какой-то развалюхе среди калабрийских вулканов, на кишащем блохами чердаке, отлеживая задницу, спит сном праведника, мертвецки и без задних ног, забуревший, как памятник, от пыли, грязи и боевого пекла, раскосмаченный после дневного побоища с итальяшками бравый малый капитан Джордж Фредерик Эрнест Альберт Аткинсон, мой сын, плоть от плоти моей, — он спит, а боевой товарищ его будит, и он спросонья лупит глаза на яркий свет за окном. Он думает — это встает солнце. А это фары военного джипа.

— Черт! — говорит он. — Какой яркий сюрприз.

— Сюрприз? — говорит однополчанин. — Ты говоришь — сюрприз? Ты его получишь, если мигом не спустишься, потому что, — говорит, — сюрприз называется: генерал на пороге, и он вовсю жаждет твоей голубой ирландской крови.

— А что за генерал такой блестящий? — спрашивает наш удалец.

Соратник встает по стойке «смирно» и звонко, как на плацу, отчеканивает:

— Генерал Харольд Руперт Леофрик Джордж Александер, ирландский гвардейский полк, кавалер орденов «Военный крест» и «Звезда Индии», адъютант Его Величества, с 1936-го взысканного божьей милостью, уроженец Тирона в доброй старой Ирландии…

— Излишне говорить, джентльмены, что, услышав генеральское имя, наш Джорджи быстренько спускается вниз, не забыв застегнуться на все пуговочки… Там он печатает шаг на кухню, козыряет, гадая, где мог Александер оплошать, пока он прикорнул, а тот культурно, одним пальцем козыряет в ответ.

— Капитан Аткинсон, — говорит Алекс, не повышая голоса, ибо он при всех обстоятельствах сама вежливость и обходительность, прирожденный джентльмен, настоящая ирландская косточка, — я сожалею, капитан, но должен высказать, что, по моему ощущению, эта деревня воняет. Подобная мерзость не способствует здоровью и боевому духу солдат. Вы отвечаете за этот участок — чем объясните такое положение?