Магда Сабо - Пилат

Потом она перестала смотреть в трамвайные окна; ее уже не занимало ничто, кроме самой себя и воспоминаний. Посещения Домокоша мало-помалу стали раздражать ее: писатель, заходя к ней, всегда приносил пирожные, как малому ребенку, и садился у ее ног на скамеечку — от этого ей было особенно не по себе, потому что вот так когда-то сидела маленькая Иза, с такими точно жадными глазами, Иза, которую интересовало все на свете, которая задавала столько вопросов, что мать едва успевала ей отвечать. Домокош постоянно расспрашивал ее, вопросы его всегда относились к прошлому: у него тоже ничего нельзя было спросить, приходилось лишь отвечать. Она возненавидела и его вопросы, и его персики с кулак величиной, и ломти дыни, которые он приносил ей, побрызгав ромом. Когда они говорили о прошлом, она чувствовала досаду и горечь: прошлое — прошло, прошло вместе с Винце, в прошлом Винце был жив и Иза постоянно нуждалась в нем. Домокош выспрашивал у нее подробности каких-то давних политических событий в городе, и старой однажды пришло в голову, что, видно, теперь она отрабатывает свой хлеб. Она тут же устыдилась своей мысли и даже покраснела.

Окончательно она возненавидела Домокоша в день своего семидесятишестилетия; Иза пообещала ей, что этот день они отпразднуют втроем, устроят лотерею, с настоящими выигрышами: пусть мать купит что-нибудь для лотереи, у нее свободного времени больше, чем у них с Домокошем. Прежде, дома, они часто играли втроем, и они с Винце все время пускались на маленькие уловки, чтобы Иза могла выигрывать побольше: Иза всерьез переживала любой проигрыш, плакала, лицо ее бледнело. Барабан для лотереи удивительным образом оказался среди вещей, перевезенных в Пешт, и старая с энтузиазмом обходила теперь киоски и лавочки, покупая всякие пустяки, будущие выигрыши.

Утром Иза разбудила ее детским стишком-поздравлением; Тереза принесла ей цветы. Старая сделала все, чтобы со своей стороны не ударить в грязь лицом: накануне она даже пошла к соседке-кондукторше и испекла у нее печенье, чтобы не сердить Терезу и не пачкать кухню. Соседка молча смотрела, как она готовит печенье, научила ее пользоваться духовкой, а когда гостья спросила, сколько она должна за электричество, молодая женщина сначала рассмеялась, потом вдруг посерьезнела, обняла ее за шею и поцеловала. Старая увидела, что в глазах у соседки стоят слезы. Она так сконфузилась, что уронила на пол самое лучшее, самое румяное печенье, когда неловко, локтем открывала дверь.

Домокош обещал прийти вечером; тогда и начнется лотерея с угощением — милый семейный праздник, напоминающий старые времена. Но Домокош прибежал запыхавшийся, стал шептаться о чем-то с Изой, в руке у него было что-то большое, прикрытое тонкой бумагой, непонятное, внушающее беспокойство. Наконец Иза вошла в комнату и сказала, Домокошу удалось достать билеты на Остров [20] Имеется в виду остров Маргит на Дунае в Будапеште, место отдыха жителей столицы. , сегодня там дирижирует Фельтрини, они и не мечтали туда попасть, но один из друзей Домокоша буквально чудом добыл три билета, пускай мать одевается, они берут ее с собой, она не пожалеет, будет чудесно.

Угощение и лотерея отпадают, — жаль, конечно, но зато матери не придется целый вечер суетиться, печенье прелесть какое вкусное. Домокош, кстати, принес подарок, в утешение за несостоявшуюся лотерею. С одеванием надо поспешить, сейчас придет такси, пора отправляться.

Не дожидаясь ответа, Иза сама побежала переодеваться. Вошел Домокош, стал снимать бумагу со своего подарка; там оказалась клетка, а в клетке, нахохлившись, сидела грустная птица с циничными глазами. Домокош долго помнил испуганный взгляд, каким старая встретила подарок; он смутился, пожал плечами и вышел в переднюю курить.

Старая закрыла стол с красиво расставленным угощением чистой салфеткой: чтоб мухи не налетели. (Мух в Пеште не было ни одной, но она привыкла, что летом есть мухи; с июня у нее над головой, на лампе, висела липкая полоска бумаги — мухоловка.) Она достала черное платье. «Мы тебя не оставим одну нынче вечером, — сказала Иза с сияющим лицом, — и не надейся, милая! Повезу тебя на концерт, покажу всем, какая у меня красивая голубоглазая мать!»

На столе под салфеткой стояло осиротевшее печенье; у нее до сих пор руки ныли, столько она месила тесто — и вот тебе, никому ее печенье не нужно. Ей казалось, птица посматривает на нее со злорадством. «Вот и компания мне, — думала старая, с трудом надевая платье и втискивая ноги в скромные черные туфли, при виде которых слезы выступили у нее на глазах: последний раз эти туфли были на ней в день смерти Винце. — Вот мне и товарищ, теперь есть с кем беседовать». За стеной хлопали двери, слышался голос Домокоша, торопившего Изу; бегом они выскочили к такси.