Джонатан Троппер - Все к лучшему

Медсестра протягивает нам три клубные рубашки взамен наших мокрых вещей — жест гостеприимства, который кажется неоправданно щедрым, пока в кабинет не заходит член правления и не предлагает нам подписать три заявления об отказе от всяких претензий. Норм с деланым вниманием читает документ, отчего сотрудник клуба принимается нервно шаркать ногами, но в конце концов мы все подписываем и выходим из клуба, на этот раз через парадную дверь.

— Вот видишь, — произносит Джед, обхватывая меня за шею, когда мы идем к машине. — Ни полиции, ни рака. Все хорошо.

Я улыбаюсь и киваю, недоумевая, почему же это меня совсем не радует.

— Не понимаю, — говорит мне Джед. — Ты только что узнал, что у тебя нет рака. Почему же ты сидишь с такой кислой миной?

Мы зашли отметить хорошую новость в кафе «Люксембург». Норм, утомленный сегодняшними волнениями, попросил отвезти его домой — хотел принять душ и подремать — и велел принести что-нибудь из кафе.

— Нет, почему, я рад, — отвечаю я.

— По тебе заметно, — язвит Джед. — Ты даже не позвонил Хоуп, чтобы ее успокоить.

— Хоуп не знает, что мне было из-за чего волноваться.

Брови Джеда взмывают так высоко, что смахивают на два вопросительных знака.

— Ты не сказал Хоуп про биопсию?

— Не-а.

Подгоревшим кусочком картошки фри Джед чертит в кетчупе закорючки.

— Так что у вас с Тамарой? — наконец интересуется он.

— Ничего, — машинально отвечаю я, но под пристальным взглядом Джеда признаюсь: — Кроме того, что я, похоже, в нее влюбился.

Джед выпрямляется и опускает взгляд на тарелку.

— Ты с ней спишь?

— Ты в своем уме? — возмущаюсь я. — Нет, конечно.

— А что тогда?

Я со вздохом откидываюсь на спинку стула.

— Сам не знаю, — отвечаю я. — Полная неразбериха. Я люблю Хоуп и уверен, что она тоже меня любит. Но на самом деле на моем месте мог оказаться кто угодно. У нее есть свой список требований к мужчине. Каким-то из них я отвечаю, и она считает, что сумеет меня изменить, чтобы со временем я стал соответствовать и остальным. Мы встретились, нас потянуло друг к другу, и мы решили, что это любовь. С Тамарой все иначе. Нам ничего не надо объяснять: мы понимаем друг друга без слов. Мы это не выбирали: так вышло само собой, как будто давно нас поджидало. Это как настоящая, чистая любовь, такая, какой я ее представлял, пока не отчаялся и не решил, что так не бывает, — я умолкаю, чтобы перевести дыхание. — Похоже, я слишком рано сдался.

— К тому же Тамара красива, — Джед бросает на меня хмурый взгляд.

— Я не собираюсь отрицать, что она мне нравится как женщина.

— Черт возьми, Зак, ты говоришь о жене Раэля!

— Нет, — поправляю я. — О его вдове.

— Ты совсем чокнулся, — Джед раздраженно встает. — Она одинока, убита горем, ты ее белый рыцарь, всегда готовый прийти на помощь. Это не любовь, а дружеская жилетка. Куда уж Хоуп с этим тягаться: она тебя любит, но не нуждается в твоей поддержке. А Тамара страдает, ей страшно жить, ты же, вместо того чтобы быть ей другом, пользуешься ее слабостью, потому что можешь почувствовать себя героем.

— Раэль умер два года назад! — взрываюсь я, вскакиваю и оказываюсь с Джедом лицом к лицу. — Не нужно мне об этом напоминать, потому что я там был. Я видел, как он умирал. Ты злишься, потому что мы с Тамарой живем дальше, а ты почему-то нет. Ты прячешься за своей болью, которая давным-давно прошла. Это уже не горе, а какое-то ненормальное потакание себе. Раэль умер. Смирись с этим и прекрати уже себя жалеть.

Несколько секунд мы сверлим друг друга глазами. Воздух между нами заряжен электричеством.

— А знаешь, что самое печальное? — наконец произносит Джед.

— Что же?

— То, что мы оба правы. Но это не значит, что ты не виноват. — Он выуживает из кармана несколько купюр и бросает на стол. — Поздравляю с тем, что у тебя нет рака, — кивает он. — Если, конечно, тебя это вообще волнует.

С этими словами Джед хватает куртку и стремительно выходит из кафе.

Я опускаюсь на стул и делаю глоток пива, чтобы унять кипящую во мне злобу. У меня нет рака, и это отличная новость. Но Джеду никогда не понять, что рак — или, скорее, его угроза — был для меня чем-то вроде пропуска в новую жизнь. С человеком, у которого рак, никто не станет спорить, что бы он ни натворил. Это все равно что дипломатическая неприкосновенность. Пока я полагал, что болен, я стал решительнее. Послал босса к черту. Подрался. Поцеловал женщину, в которую влюблен. Я безумно рад, что, как выяснилось, совершенно здоров, но кто знает, чего бы мне удалось добиться, поживи я еще какое-то время с мыслью, что у меня рак. Теперь же мне остается лишь гадать, какое себе подобрать оправдание.