Джонатан Троппер - Все к лучшему

Мы молча выходим на Бродвей, в ветреную осеннюю темноту. Дни давно уже стали короче, но я все равно никак не могу привыкнуть к тому, что темнеет так рано. Мне так хочется, чтобы жизнь замедлилась хоть на минуту. Какие-то подростки на тюнингованном «хаммере» кивают в такт рэпу, оглушительно грохочущему в колонках, и Норм пританцовывает, шаркает ногами и щелкает пальцами. Лицо его раскраснелось от ходьбы, ветер то и дело раздувает волосы, которые за ушами торчат как солома. Норм шагает по тротуару, словно дервиш, откровенно разглядывает женщин, кивает прохожим и здоровается со швейцарами так, будто весь квартал принадлежит ему. Когда я был маленьким, мне так и казалось. Теперь же я задаюсь вопросом, действительно ли он знал всех и каждого, как мне запомнилось, или всегда был таким же самовлюбленным индюком, как сейчас, а у меня просто не хватало мозгов это понять. У меня до сих пор голова кругом от нашего разговора. Я не собирался распахивать перед ним душу и сейчас испытываю смутное разочарование. Я всегда мечтал — точнее, даже планировал, — как в один прекрасный день Норм вернется, раскаивающийся, без гроша в кармане, и увидит, что я добился успеха во всем, что ему не удалось. Я состоятельный бизнесмен, у меня красавица-жена, может, даже дети. Я забуду обиды, прощу его и выпишу солидный чек, чтобы помочь ему поправить дела. Дорого бы я дал, чтобы посмотреть, как вытянется его лицо, когда он увидит сумму! И вот он наконец пришел — как по заказу, а я, вместо того чтобы хвастаться успехами, рассказываю ему, до чего у меня все плохо. Понятия не имею, как ему удалось вызвать меня на откровенность, да это уже и неважно. Мечте конец. Глядя, как он вышагивает рядом со мной с таким гордым видом, будто возглавляет оркестр на параде, явно довольный, что ему удалось сломить мое сопротивление, я чувствую, как в душе поднимается, точно ртуть в градуснике, горькая обида, и если он посмеет сейчас на меня взглянуть, если только отважится осветить своей торжествующей улыбкой мрак моей пещеры, клянусь, я его с радостью придушу.

И поверьте, постоянно видеть его непрекращающуюся эрекцию — удовольствие ниже среднего.

Утро. Добрый доктор Сандерсон предупреждал, что несколько дней после процедуры, возможно, будет немного неприятно мочиться. Оказывается, он еще приуменьшил. Меня пронзает жгучая боль, как будто я писаю расплавленным свинцом. Согнувшись пополам над унитазом, я испускаю сдавленный крик, моча брызжет на пол и мне на ноги. Та малость, которая все-таки попадает в унитаз, темна от крови. Пошатываясь, я забираюсь под душ, писаю под водой, тихонько постанывая, и чувствую, как пустеет мочевой пузырь. Последние капли выходят, словно осколки стекла, и боль тут же стихает, как по волшебству.

Что-то мне подсказывает, что сегодня меня ожидает не лучший день.

Вот так оно и бывает. Приходишь на работу, и все кажется чужим. Разумеется, на самом деле ничего не изменилось, но ощущение, словно попал в незнакомое место. Как будто офис заменили на его точную копию. Как обычно, здороваешься с коллегами, шагаешь мимо похожих на пчелиные соты ячеек к своей кабинке, плюхаешься на потрепанное эргономичное кресло с решетчатой спинкой, копию работы известного немецкого дизайнера, и недоуменно оглядываешься по сторонам. Все тот же стол Г-образной формы, тот же монитор с клавиатурой, металлическая подставка для документов, радиотелефон и портрет Хоуп в стильной рамке, которую она купила специально для тебя, потому что не могла допустить, чтобы ты приколол ее фотографию к стене кабинки вперемешку с распечатками разнообразных данных по компьютерному дизайну, присланных техническим отделом. Вот и все. Это и есть то место, которое ты ухитрился отвоевать за без малого десять лет в компании. Мигает автоответчик; компьютер пиликает с завидной регулярностью, сообщая, что пришло новое письмо, и этот ритмичный звук действует на нервы. Вот об этой работе ты рассказывал бы в интервью «Энтертейнмент уикли» как о каторге, на которой ты гнул спину, пока не реализовал мечту стать сценаристом. На что она еще годится, кроме этого?

Глухой топот моих коллег, спешащих к своим кабинкам, сливается в равномерный гул. Я в ступоре таращусь на стену и жду, пока что-нибудь произойдет, Вселенная даст знак, который подтолкнет меня в том или другом направлении. Взгляд падает на фотографию, на которой мы с Джедом и Раэлем в смокингах и галстуках-бабочках стоим у барной стойки на свадьбе Раэля и Тамары: Раэль в середине, счастливый, раскрасневшийся от волнения и почти трезвый; сбоку Джед, как всегда безупречный, словно юный Джеймс Бонд; с другого края стою я, как две капли воды похожий на официанта, если бы не потрепанная бутоньерка на лацкане.