Анатолий Азольский - Женитьба по-балтийски

Восходы и заходы солнца, мерцание звезд и растворение их в светлой голубизне неба, лунный рог, цеплявшийся за шпиль, — все смешалось и поменялось местами, желтый свет заливал комнаты по ночам, от Леммикки исходило голубое сияние, вечным двигателем тикали напольные часы, обещая бесконечность жизни и счастья.

Как только Алныкин увидел тех, кто займется его судьбой, он сообразил, что от офицеров этих ждать можно только беды. Их было двое, и опыт подсказывал: двое всегда боятся третьего, того, которого сейчас нет, но который спросит с них, и эти двое, контролируя себя, будут — каждый — вдвойне лживы, преувеличенно пристрастны.

В углу за столом сидел капитан 3-го ранга, сплетя пальцы; руки на брюшке, глаза злые. Где-то когда-то Алныкин видел его, но вспоминать не стал, да и не мог, втянутый в разговор с подловатым — это все признавали — человеком, бывшим комсоргом училища. Панов, уже капитан-лейтенант, с комсомольской дружественностью обращалс к нему на «ты», похохатывал, рассказывая капитану 3-го ранга разные училищные хохмочки (тот угрюмо молчал), и посадил Алныкина рядом с собою, на диванчик. Старания, приложенные училищными офицерами в прошлом году, когда досрочно отправили на флот почти четыреста человек, были оценены министром: кого повысили в звании, кого назначили на более высокую должность. Старший лейтенант Панов удостоился, конечно, того и другого. Он знал каждого курсанта, водил дружбу почти со всеми, скромненько покуривал в ротах, не брезговал сидеть на подоконниках гальюнов, где обычно затевались споры и рассказывались новости, — только в гальюне и можно было наговориться! И наслушаться. Оказывается, это отнюдь не по душе командирам рот: через Панова высокое начальство узнавало о промахах воспитателей. И ротные забили тревогу, намекнули курсантам. Панов в отместку сменил тактику, заглядывал в курилку, уводил того, кто всегда помалкивал, на беседу о сущих пустяках и будто бы из этих бесед что-то узнавал. В Политуправлении флота он, наверное, какой-нибудь помощник по комсомольской работе, бегает, как и прежде, по кораблям и частям, своего стола и тем более кабинета не получил, потому и воспитательную работу ведет в комнате дл семинарских занятий. Карта полушарий и портреты вождей на стенах, шкафы с книгами, бюст Ленина.

Наболтав пустопорожней всячины, Панов примолк, потянулся к папочке, лежавшей на стуле. Раскрыл ее — и впал в глубокое раздумье. Что в ней — Алныкин догадывался: его рапорт на имя члена Военного совета.

— Ума не приложу, Володя, что делать с тобой, — сокрушенно проговорил Панов и тяжко вздохнул. — Павел Николаевич, ты в курсе? Знаешь, что учудил мой друг?

От этого Павла Николаевича исходила через край бьющая ненависть, направленна исключительно на Алныкина. Капитан 3-го ранга, Пановым названный Павлом Николаевичем, сидел молчал, рыскавшие по ящикам стола руки его нашли наконец карандаш, он с хрустом разломал его.

И Алныкину стало поспокойнее. А Панов, не дождавшись ответа, да и не рассчитывая на него, продолжал в некоторой воодушевленности, что ли:

— Мой друг Володя Алныкин такой в училище отколол номер, так прославился, что… Такой номер. Никак не мог исправить отметку по военно-морской географии, месяц пересдавал экзамен, и все без толку, знаний-то — маловато, он, Володя Алныкин, с ленцой парень, утруждать себя не любит. Так бы и ушел на флот, не пересдав экзамен, да случай помог. Преподаватель умер. Горе в семье, горе на кафедре. А Алныкину — счастье. Приходит к начальнику кафедры и заявляет: экзамен сдан на «отлично», можете спросить у преподавателя.

Представляешь, Павел Николаевич? Спросить у того, кого уже нет на белом свете! И получил наш друг Володя «отлично»… Не мог не получить. Так все точно рассчитал, котелок у него варит. Мы тогда в политотделе решили было к комсомольской ответственности его привлечь, да пожалели: вот-вот выпуск, каково молодому офицеру приходить на корабль с неснятым выговором? А зря пожалели. Он и здесь отличился, еще хлеще.

Павел Николаевич пытался расколошматить что-то о край стола, освобождая себя от злобы, но решил поберечь стол и заодно выслушать.

— Такое придумал, что… Служба в Порккала-Удде опасна, тяжела и почетна, партия и правительство делают все, чтоб как на родной земле там было, недостаточно еще делают. Офицеры гордятся тем, что служат на передовых рубежах, и лишь один из них не захотел служить там, куда послала его Родина.

Да, да, наш друг Володя не захотел и добился своего. Как и в училище, получил обманным путем «отлично». А что сделал? А он вот что сделал.