Анатолий Азольский - Затяжной выстрел

Весть о том, что командир 5-й батареи Олег Манцев шьет шинель из адмиральского драпа, разнеслась по линкору. В кают— компании даже поспорили о праве младших офицеров носить шинель из драпа столь высокого ранга. Дотошные знатоки уставов не могли припомнить статей и пунктов, запрещавших лейтенантам иметь такие шинели. С другой стороны, офицер должен одеваться строго по уставу, и не по скаредности же интенданты выдавали шинели из грубого, толстого, поросшего седым и рыжим волосом сукна, не по убогости фантазии, а руководствовались, конечно же, обязательными документами. Существовал, короче, какой— то смысл в суконности лейтенантской шинели, смысл, многими на эскадре отрицаемый, потому что юные лейтенанты на Приморском бульваре форсили в тонких и легких шинелях, глубоко и равномерно черных.

В кают— компании решили, что иметь такую шинель полезно, надевать ее на вахты не рекомендуется, однако и попадаться в ней на глаза коменданта города никак нельзя. Неизвестно к тому же, как посмотрит на такую шинель капитан 2 ранга Милютин, старший помощник командира линкора, по долгу службы обязанный шпынять непокорное и шумливое племя лейтенантов.

На смотрины шинели собралось человек десять — все из БЧ-2 и БЧ-5, артиллеристы и механики, командиры башен, батарей и групп — словом, мелкая офицерская сошка. Правда, уже на берегу к ним примкнул командир 3-го артдивизиона капитан-лейтенант Болдырев, но этого интересовала не шинель сама по себе, а возможность познакомиться с портным.

От Минной стенки, куда швартовались линкоровские барказы, офицеры поднялись на улицу Ленина и по яркой зелени деревьев, по одеждам горожан поняли, что сейчас не просто середина марта, а весна.

Олег Манцев, небывало серьезный, осторожнейше снял пушинку с поданной портным шинели. Сунул в рукава руки, вытянулся перед зеркалом. Он, несомненно, переживал величие момента и поэтому молчал, взирал на шинель, как на знамя: того и гляди, бухнется сейчас на колени и губами благоговейно прильнет к драпу.

Ему протянули беленький шелковый шарфик. Олег застегнул шинель на все шесть пуговиц, выпустив шарфик поверх воротника скромно, на треть пальца. Потом на четыре пуговицы — и взбил шелк волнами. Он всегда любил хорошо одеваться, к выпускному банкету заказал бостоновую тужурку, и не в военно— морской швальне, а в ателье на Лиговке. И здесь, в Севастополе, с отрезом адмиральского драпа пошел к лучшему портному города.

Командиры башен, батарей и групп молчали, несколько подавленные. Олег атаковывал зеркало справа и слева, скучающе проходил мимо, бросая на себя испытующие косые взгляды, приближался к нему то волочащейся походкой, как на Большой Морской, то стремительно четкой, как при утреннем рапорте. Сдвинув наконец фуражку на затылок, он стал человеком общедоступным, каким бывал на танцах, где однажды предложился доверчиво и нагло: «Алле, милые, я сегодня свободен…»

Наконец, он спросил нетерпеливо: — Ну?..

Решающее слово принадлежало, разумеется, каюте No 61, куда Олега поместило корабельное расписание вместе с Борисом Гущиным и Степаном Векшиным. Бедненькая каюта, без иллюминатора, темная, душная, но приветливая. С далекого юта (а в линкоре почти двести метров длины!) ходили сюда офицеры послушать треп Олега Манцева, сказать мягкое слово вечно хмурому Борису Гущину, посоветоваться с житейским человеком Степой Векшиным. В этой тесной каюте можно было расслабиться, понежиться в домашней безответственности, на полчасика забыв о недреманном оке старшего помощника, о сварливом нраве командира БЧ-2, нещадно черкавшим составленные артиллеристами планы частных боевых учений, здесь, в 61— й, можно было дышать и говорить свободно. Наконец, вестовой Олега в любое время дня и ночи, в шторм и штиль, при стоянке в базе и на переходе Севастополь — Пицунда мог (с согласия Манцева) просунуть в дверь каюты бутылочку сухого непахучего вина.

Решающее слово принадлежало 61-й — и Векшин, командир 1-й башни, северным говорком своим начал допрашивать портного: действительно ли это драп? Не кастор ли перекрашенный? Чем вообще отличается драп от сукна? Подкладка саржевая или какая другая? На шинель Олегова размера должно, как известно, пойти два метра семьдесят шесть сантиметров, в отрезе же ровно три, куда делся остаток?

Портной отвечал охотно, с пространными пояснениями. Он отыгрывался. Он обшивал верхушку штаба флота, а с верхушкой не покалякаешь.