Хербьерг Вассму - Сын счастья

Труднее всего ему давалась наука держать язык за зубами. В Рейнснесе азам поведения его учили Дина и Стине. Они делали это от чистого сердца. Еще дома Вениамин усвоил, хотя никто ему этого не внушал, что каждый человек имеет право открыто высказывать свое мнение, не боясь наказания. Главное — не чертыхаться и не браниться в присутствии Олине.

Может быть, и прав был учитель латыни, который говорил, что Вениамин упрям и многословен, как оракул. Однако это не считалось смертным грехом, пока Вениамин выражал готовность исправиться.

В гимназии учились сыновья торговцев и чиновников. Но были тут и сыновья ремесленников и моряков. В Тромсё труд ремесленника не считался зазорным. Однако разница между учениками все-таки чувствовалась.

Ученики из семей попроще быстро обнаруживали себя, как бы они ни следили за своей речью. Особенно трудно приходилось тем, у кого в семьях не обращали внимания на речь детей. Эти ученики говорили на причудливой смеси книжного языка и просторечия.

Вениамин наконец понял, что имел в виду ленсман, когда неоднократно бранил Дину, позволявшую Вениамину говорить, «как говорят в конюшне». Это помогло ему контролировать свою речь.

Одни ученики считались воспитанными, другие — вульгарными. Вениамин лучше всего чувствовал себя в обществе Софуса, сына столяра Бека. Софус если и чертыхался, то очень тихо и, когда требовалось, легко переходил на книжный язык. Его тоже волновали девушки под фонарями. Вениамину нравилось, что от Софуса пахнет свежим струганым деревом и хвоей.

Долговязый, мрачный, широконосый, Софус был тем человеком, на которого Вениамин всегда мог положиться. Но они не говорили об этом.

Фру Андреа была моложе своего мужа. Думая об этом, Вениамин испытывал нечто похожее на торжество. Он не знал, чем она занимается днем, когда он бывал в гимназии, и даже хотел спросить у нее об этом, но как-то не находил подходящего случая. Это ему предстояло выяснить самому. Деваться было некуда.

Кожевник все время проводил в своей мастерской на берегу. Но от этого он не был менее опасным. Вениамин представлял себе, как кожевник стоит над дымящимся чаном и огромным черпаком мешает кипящую кровавую массу. Конечно, Вениамин знал, что дубят только кожу. Ну а все остальное — мясо, кости? Куда это девается? Ведь как-то от этого избавляются? В том числе и кожевник. Не зря у него такие нечеловеческие ручищи.

Вениамин никогда не видел таких рук. День ото дня они становились все больше. Несколько раз Вениамину казалось, что он видит их даже сквозь стену. Словно черные раны, они зияли под одеялом на теле фру Андреа. Эта картина постоянно возникала у Вениамина перед глазами, когда он видел, как кожевник, сложив руки на белой скатерти, читает застольную молитву. На одном из указательных пальцев ноготь у него был похож на кривой звериный коготь. Это был тайник! Там фру Андреа хранила зелье, с помощью которого держала их всех в плену.

Сперва он думал, что фру Андреа не видит его. А если и видит, то как-то не по-настоящему. Дома, например, Дина и все домочадцы видели его, даже не поворачивая головы в его сторону. Он в этом давно убедился. У него в Рейнснесе были свои тайные убежища, но, если в доме требовалось его присутствие, домашние всегда так или иначе давали ему знать об этом.

Здесь у него никто ничего не спрашивал. Обращаясь к нему, они не смотрели на него. Они и сами были какие-то ненастоящие.

В доме кожевника никогда не бывало посторонних. Только старуха, которая была одновременно и кухаркой, и горничной. Она жила отдельно, в маленькой пристройке, служившей когда-то конюшней или сараем. А могла бы жить и в доме — ведь здесь было пять спален! Во всяком случае, на втором этаже в коридор выходило пять дверей. Но старуха не зря покидала каждый вечер этот дом, она прекрасно понимала, что делает.

В Рейнснес без конца приезжали разные люди. Многих из них Вениамин видел впервые. Все, даже пробст, непременно наведывались на кухню и в лавку. Для этого не требовалось никакого предлога.

Здесь все было иначе. Прожив целый месяц в доме кожевника, Вениамин не был нигде, кроме столовой, лестницы и своей комнаты.

В Рейнснесе на всех дверях и шкафах были замки и ручки. Без них, открывая двери, было бы не за что ухватиться. Но замки никогда не запирались. Даже в конторе при лавке дверь никогда не запиралась на ключ. Другое дело винный погреб. Вот он всегда был заперт. Но ключ висел на гвоздике у Олине или лежал наверху у Дины, если она забывала повесить его на место.