Беник Сейранян - Пути и судьбы

Микаэл погладил мальчика по головке и откинул прядь волос, спадавшую ему на лоб. Спокойное поведение врача приободрило окружающих, все облегченно вздохнули: «Ну, вот, а мы-то боялись…»

Больного нужно было сейчас же доставить в госпиталь. Но как? Машины под рукой нет, а нести мальчика на руках — невозможно. Оставалось срочно вызвать из госпиталя санитарную карету.

— Есть в доме телефон?

— К чему вам телефон, товарищ доктор? — нетерпеливо перебила Дуся. — Я птицей слетаю, дайте только записочку…

— А вы знаете, где находится госпиталь?

— Я?.. — Дуся улыбнулась, обнажив ряд ровных белоснежных зубов. — Разве вы меня не узнали?..

Ну, конечно, Аразян узнал ее.

— Ах, это ты… Дуся?.. Ты как сюда попала?

— Да я тут живу, в этом доме.

Микаэл торопливо набросал записку дежурному врачу.

— На, беги…

Врач дождался прихода машины, я сам поехал с больным в госпиталь.

Целых два месяца Эдвард был прикован к постели. И все это время Анна ни на минуту не покидала сына. Чтоб получить на это право, она добровольно приняла на себя обязанности госпитальной сестры и ухаживала не только за сыном, но и за всеми больными в палате.

За эти два полные тревоги месяца она, кажется, нм разу не поспала спокойно. Подсядет к кровати сына, положит голову на край его подушки, подремлет немного и — снова на ногах.

Операция была очень тяжелой и продолжительной. Почти никто из врачей не верил, что этот изнуренный, тощий, как скелет, мальчик сумеет ее перенести.

Но опытная рука Микаэла не изменила ему и на этот раз — с присущим ему искусством он удалил омертвевшие кишки, и, казалось, все прошло благополучно.

Но не прошло и десяти минут после того, как мальчика доставили в палату, когда в кабинет главного хирурга в панике вбежал его помощник Дронов.

— Умирает…

Микаэл бросился в палату. Губы и ногти у ребенка посинели, пульс почти не прощупывался.

От нервного перенапряжения у Микаэла дергалось лицо. «Неужто все наши усилия были напрасны?» — мелькнуло у него в голове.

Дронов и хирургическая сестра возились у постели умирающего, пытаясь вернуть его к жизни.

Микаэл раздумывал не более минуты. Трудно сказать, что он успел передумать за это время, но только, опомнившись, он коротко приказал:

— Адреналин!

Дронов, чтоб не терять времени, не стал кипятить шприц, а только окунул иглу в спирт и сделал Эдварду укол в область, смежную с сердцем.

Прошло несколько томительных секунд, и ребенок начал подавать признаки жизни. Синюшность стала постепенно проходить, губы порозовели, вздрогнули, и он глубоко вздохнул. Пульс забился ритмично. Микаэл распорядился сделать больному переливание крови и вышел из палаты.

Не успел он выйти в коридор, как к нему кинулась Анна. От волнения она не могла произнести ни слова, но в лихорадочно горящих глазах ее стоял немой вопрос.

— Мальчик будет жить, — спокойно сказал Микаэл.

Войдя в свой кабинет, он запер дверь и упал па кушетку, сразу погрузился в глубокий сон.

С того самого дня, когда Эдвард был переведен в госпиталь, для Анны началась совершенно новая жизнь. Здесь, в стенах госпиталя, перед нею открылся особый, незнакомый ей доселе мир.

В небольшой палате, куда после операции был перенесен Эдвард, почти вплотную стояли двенадцать низеньких коек. И на каждой из этих коек, покрытых однотонными, мышиного цвета одеялами, жила особая, не похожая на другие жизнь, со своим миром чувств и переживаний.

Достаточно было одного неосторожного слова, чтобы больной растревожился, потерял покой.

Анна болела душой за каждого раненого и старалась по мере сил облегчить людские страдания.

— Сестрица Анна, сам бог тебя послал, — говорил ей хмурый пожилой солдат, сибиряк Прохор. И в эти минуты его грубый, неприятный для слуха голос звучал тепло и дружелюбно.

У Прохора была раздроблена нога. Он хорошо знал, что ему не миновать ампутации, но держался мужественно, не поддавался.

Никто из сопалатников не знал Прохора до ранения, а сам он туго сближался с людьми и не любил о себе рассказывать. Поэтому никому не было известно, где он сражался и при каких обстоятельствах был ранен. И только когда его навестили товарищи по части, все узнали о мужестве этого хмурого, молчаливого человека.

В разгар штыкового боя Прохор, уже раненный в руку и грудь, пробрался со своим пулеметом в тыл врага и принялся косить неприятельские ряды.

— Вы бы поглядели на Прохора в этом бою, — захлебываясь, рассказывал командир отделения Кострица. — Даже и слов не подберешь, чтоб рассказать. Назвать его львом — пожалуй, мало. Ведь он нас из какой беды выручил. Богатырь, что твой Алеша Попович или Микула Селянинович! Сберегите ему ногу, товарищ главный врач, — молил, уходя, Кострица, — мы все вас за него просим. Ведь на свете нет ничего невозможного, Прохор сам доказал это…