Владимир Файнберг - Иные измерения. Книга рассказов

— Ляля, — я пододвинул стул к дивану, сел — Делали вам компьютерную томографию головы?

— Делали. Ничего не нашли.

Я протянул ладонь, повёл над её лбом, всей головой с разметавшимися по подушке чёрными волнами волос. Провёл над лицом, по которому продолжали катиться слезы.

Вдруг схватила мою руку, стала покрывать её поцелуями.

— Спаси меня! Я гибну. Знаю, Исмаил Алтыевич сказал тебе, что я его любовница. А теперь меня преследует наш первый секретарь. У него уже целый гарем.

— Подождите, Ляля! Вы мешаете диагностировать.

— Не надо! — Она вскочила, начала поспешно одеваться. — Поедем! Меня ждёт машина. Есть ещё время заехать с тобой в одно место.

— Куда?

— Едем! — Она ухватила меня за руку и вытащила из номера.

…Я сидел с ней рядом в машине, думал о том, что водитель мог подняться в номер, войти и увидеть её почти голой на диване…

Поведение Ляли было, несомненно, болезненным. Как я начинал понимать, красота стала её проклятием. И дурная наследственность.

— У тебя истерт ворот рубашки, джинсы выгорели. Какие размеры ты носишь? — спросила она, когда машина остановилась у какого-то ангара на краю города.

— Ляля! Спасибо. Мне ничего не нужно.

— Нет. Сиди. Тебе придётся подождать. Это наш правительственный магазин.

Через день рано утром я улетел.

Исмаил Алтыевич успел сделать рентген. Камней в почке, слава Богу, не оказалось.

…Белая «Волга» подъехала к трапу самолёта. Я накинул на плечо ремень своей сумки, в которой, кроме портрета старика-дехканина, были две новые иностранные рубашки и джинсы. Вышел. Ляля вышла вслед за мной.

— Оставляешь одну, — горько сказала она. — Лети хорошо.

…Через несколько месяцев над моими друзьями-диссидентами состоялся суд. Их приговорили к ссылке, отправили в Горный Алтай.

Постепенно яркие впечатления от моей поездки начали бледнеть. Жизнь сурово затягивала в свои будни.

Как-то майским днём раздался телефонный звонок.

— Это Ляля. Ты меня помнишь?

— Очень.

— Я в Москве, в командировке. Остановилась в гостинице «Минск». Если хочешь увидеться, приходи.

— Хорошо. Через полчаса буду. В каком ты номере?

— Нет. Увидимся возле гостиницы.

«Очередная странность», — думал я, когда мчался в вагоне метро.

Действительно, она ждала у входа в гостиницу. Стояла в расстёгнутом плаще среди мельтешения людей, оглядывавшихся на эту статную красавицу.

— Плохо выглядишь. Почему? — спросила она и, не дождавшись ответа, сказала: — Спешу на совещание. Проводи до метро.

Хотел взять её под руку, но она отстранилась. И мы пошли рядом.

— Привет тебе от моего мужа и Исмаила Алтыевича. Ты очаровал всех. И вовремя уехал. Наш Первый секретарь что-то узнал о тебе, захотел заполучить — у него куча болезней.

— Донесли, что ли?

— Конечно, донесли! И о том, что я к тебе приезжала, пробыла больше часа в твоём номере. Грязный человек, до сих пор пытается меня этим шантажировать… Ты уехал — тебе всё равно. Меня не вылечил…

Дошли до метро. Спустились эскалатором к платформе.

— Я гибну, — сказала она, глядя на меня глазами, полными слез. — Меня опутали так…

Подъехал поезд. Она шагнула в раскрывшиеся двери вагона, повернулась лицом ко мне и крикнула:

— Если бы я жила в России, я бы ушла в монастырь.

Прощай!

Раз в год, преимущественно поздней осенью, за ним приезжали две сотрудницы главка. Брали под белы рученьки и уводили из дома.

Он знал, что я этим очень недоволен. Требую, чтобы они в целости и сохранности доставили его назад, проводили до самой квартиры.

— Не надо, — говорил он своим слабым голосом. — Спасибо. Сам доеду.

Отправляться с ним, ждать там несколько часов мне было невозможно, отвратно, как если бы добровольно посетить мертвецкую в морге.

Каждый раз эти самые сотрудницы клятвенно обещали исполнить мою просьбу и каждый раз после собрания торопливо избавлялись от него у ближайшей станции метро.

Зная, что я остаюсь в тревоге, отец, надев пальто и кепку, всё-таки отправлялся с ними на отчётно-перевыборное собрание парторганизации, проходящее раз в год. Именно к этому сроку о нём и вспоминали, как об одной из «мёртвых душ». И притаскивали «для кворума». Только для того, чтобы проголосовал бог знает за кого и за что.

Он знал, что давно мог бы перейти на учёт в парторганицацию таких же пенсионеров при нашем домоуправлении, но ни за что не хотел этого делать, твердил, что не хочет «терять связь с коллективом». Это был маразм. Тем более, что в главке он никого толком не успел узнать, ибо проработал там всего несколько последних предпенсионных лет, после того как всю жизнь протрудился инженером на текстильных фабриках Москвы и Подмосковья.