Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Моё одиночество усугубилось ещё и оттого, что я стал замечать: все взрослые чего–то боятся. Мама и папа иногда говорят не то, что на самом деле думают, особенно когда к нам приходят гости.

Ни Платон с Сократом, ни Фейербах не могли мне ничего объяснить. Я метался. Завел аквариум с рыбками, ходил в зоомагазин на Кузнецком, добывал им на прокорм мотыля. Там же, на Кузнецком в подворотнях шла бойкая торговля и обмен марками. Тогда на этом полуподпольном торжище начали появляться трофейные коллекции, порой их можно было купить за бесценок у спивающихся раненых офицеров. Как выяснилось много позже, некоторые ушлые люди сделали себе целые состояния.

Рыбки и марки тоже не спасали от одиночества. Я был чужаком в школе. Стал чужаком и дома.

Кое–как окончил шестой класс, перешел в следующий. Ради меня мама устроилась на лето доктором в пионерлагерь под Мытищами, где я провёл все три смены. Рядом был другой лагерь. Там содержали пленных эсэсовцев. Что там произошло со мной и с одним из эсэсовцев, ты сможешь прочитать в «Здесь и теперь». Но там не написано, как я впервые влюбился. И эта история сделала меня ещё более одиноким.

Я почувствовал, что одиночество обступает меня стеной, сквозь которую я должен пробиться к людям. Невозможно пробивать тоннель в темноте, без фонарика. Я понял: если свет не загорится во мне самом, я пропал.

…Няня Лена приводит тебя с прогулки. Весь комбинезон в снегу. Руки под варежками холодные. Отрываюсь от своего писания, помогаю раздеть тебя.

— Папа, Лена говорит, скоро Новый год! Дед Мороз принесёт ночью подарки. Купи виноград! Он живёт там, где нет винограда. Положи на тарелку. Пусть ночью покушает, ладно?

Действительно, скоро Новый год. Уже купленная Мариной, красуется на письменном столе ёлочка, позвякивает стеклянными шарами. А подарок, который принесёт дед Мороз, я достал только сегодня. Для мамы уже есть. Понемногу накопил денег, часть из них передал своему самому близкому другу и твоему крёстному отцу Жене П., и он по моей просьбе купил для мамы флакон французских духов с фиалковым нежным запахом. В очень красивом футляре. А вот тебе я хотел выбрать и приобрести подарок сам.

Будешь читать эти строки, конечно, не вспомнишь вот эту жёлтую собачку с коричневыми пятнами и высунутым розовым язычком. Пользуясь тем, что ты сейчас гуляешь с няней, снова и снова включаю рычажок, упрятанный в шерстистом брюшке. Собачка начинает лаять, двигаться вперёд по столу, потом вдруг подпрыгивает, совершает сальто и твёрдо становится на все четыре лапы!

Сижу, играю вместо того, чтобы работать. Отдыхает нога. Повезло. Сам. Без особой надежды тащился по снегу в новый магазин, где рядом с продуктовым отделом есть секция товаров на все случаи жизни, от зубных щёток до фотоаппаратов, в том числе игрушки. Среди завали ядовито–разноцветных зайцев, медвежат и прочей живности разглядел коробку с нарисованной собачкой. Единственную. Продавщица продемонстрировала все собачьи возможности, вставила в неё новую батарейку. Я ушёл счастливый. Ещё и оттого, что денег хватило. Как раз.

Теперь нужно спрятать, утерпеть до утра 1 января, не показывать. Трудная задача.

Ещё более трудно выполнить обещание, объяснить тебе, чем это я занимаюсь вечерами по вторникам со своей группой вместо того, чтобы играть с тобой или рассказывать сказки.

Я тоже был нетерпеливым. В высшей степени. Но Богом устроено так, что многое становится ясным не когда ты хочешь, а когда Он сочтёт нужным. Здесь, на этих страницах, ты проследила моё путешествие во времени и пространстве до 1944 года, до моих 14 лет. Казалось, я тоже ни о чём главном не знал, не догадывался, правда? Ничего и никем мне не было обещано. Отец уже тогда хотел, чтобы я, как он, сделался инженером. Мама, видя, что я запойно читаю, думала, что я стану кем–нибудь вроде учителя литературы.

Уныние охватывало меня от этих предположений.

В четырнадцать лет с отчаянием глядел на плавающих в аквариуме рыбок, на вечный снег за окном, раскрытый учебник алгебры с нерешённой задачкой о двух бассейнах… И при этом совершенно отчётливо чувствовал – кто–то стоит за моим плечом, чего–то от меня ждёт.

Я оглядывался, похолодев.

Уже тогда единственное, что я знал, что составляло мою тайну – не уходящее из памяти любовное объятие моря, необычайный, ни с чем несравнимый восторг от грозы над огуречными грядками, всё чаще возникающее ощущение чьего–то незримого присутствия. Всё это было как–то связано. Как? Не с кем было поговорить. Тебя засмеют, объявят дураком или сумасшедшим. В лучшем случае не поймут, как не поняла даже мама.