Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Марина, приходя после работы, или же в субботу, воскресенье, когда ты уже спишь, порой находит часок свободного времени, читает мне вслух с самого начала рукопись. Если бы ты знала, сколько мы выбрасываем балласта, чтобы корабль книги не потонул в том самом море «общих мест»! Наверняка что–то останется. Поэтому я неспокоен.

Единственное, что пока утешает – раз в неделю по вторникам у меня всё–таки начала заниматься группа. Есть чем платить няне. И я таким образом получил возможность с регулярностью часового механизма без помех длить эту работу. Как время своей и твоей жизни.

Я нашел и оповестил о занятиях многих, а те, в свою очередь, по цепочке других. Как по бикфордову шнуру, весть от знакомых мне людей распространилась среди читателей моих книг, а потом и просто среди той слегка безумной категории любопытствующих, как принято говорить, «вечно ищущих», каковые до седых волос бегают по разным кружкам, лекциям, занятиям. И никуда не движутся. Пришлось произвести жестокий отсев из массы явившихся. Как это произошло, расскажу чуть позже. Кое над чем посмеешься! А также узнаешь, как демон порой овладевает твоим папой Володей. Но сперва хочу рассказать, откуда я набрал людей. Из старых записных книжек.

С очень давних пор есть у меня причуда – не выбрасывать старые алфавитные книжки, где записаны телефоны и адреса. Такая книжка быстро приобретает потрёпанный вид не только потому, что я, выходя из дома, всегда совал её в карман. Она служила и бумажником. Закладывал за переплёт сколько–то денег, когда они были, и никаких проблем. Раньше записные книжки довольно быстро переполнялись адресами и телефонами, изнашивались за полтора–два года.

Приходилось переписывать в новую записную книжку то, что оставалось необходимым. Некоторые адресаты уходили кто в вечность, кто – уезжал в иные страны. Кто просто отходил от меня, кто предавал.

(Кстати сказать, в этой книге такие люди не будут даже упомянуты. Будто не существовали. Хотя многих из них я любил. Да и сейчас, признаться, люблю. Какими они были прежде. Теперь приходится выносить их за скобки моей жизни.)

Итак, я вытащил из глубин секретера, как из глубин памяти, высокую коробку, где хранятся эти самые старые записные книжки. Посвятил часок–другой их перелистыванию, с горечью обратил внимание на то, как всё меньше остаётся живых среди спутников молодости, как всё крупнее и корявее становится мой почерк.

В самых древних книжечках, относящихся ещё к юности, к сороковым годам толку, конечно, не было. Там остались записаны не столько номера телефонов (в ту пору зимы моей жизни я был одинок), сколько строки стихов. Причем разобраться в них, даже с помощью лупы, я уже не могу. Зато в более поздних, особенно в записных книжках десяти и пятилетней давности, когда большими тиражами начали выходить в свет мои главные книги, я обнаружил и выписал номера телефонов людей, которые поняли, о чём я хочу сказать, которых эти книги привели от полного неверия к Богу.

Они были счастливы оттого, что я им вдруг позвонил. Вот они–то и оказались тем бикфордовым шнуром, по которому распространилась весть.

Телефон у нас стал трезвонить, не умолкая. Это отрывало от работы, но я, конечно же, был рад.

Чем дальше идёт жизнь, тем всё больше теряешь друзей, всё реже раздаются звонки телефона. А тут оказалось, что многие читатели ищут возможности встретиться со мной, но по тем или иным причинам не знают, как это сделать, или же просто стесняются.

Ты спросишь, уже в ушах стоит твой вопрос: «Объясни, наконец, чем это таким ты занимался в той лаборатории и собрался заниматься с этими людьми у нас дома?» Погоди. Погоди немножко и обо всём узнаешь, если ещё не догадалась. Всё началось не в лаборатории а, если хочешь, с первых встреч маленького мальчика с тем огромным, баюкающим на волнах и в лодке существом, которое называется так нежно – море. Началось с волшебного запаха огуречных грядок и весенней грозы над ними.

Уже к тому времени у меня, тринадцатилетнего, сами собой, без чьего–либо воздействия, стали возникать нормальные, естественные вопросы, казавшиеся в высшей степени странными моим родителям, а потом и учителям.

«Как спрятана в семени жизнь целого растения? Кто сделал солнце, луну и землю? Почему люди должны умирать, и когда умирают, почему у них открыты рты?»

Папа никогда не задавался подобными вопросами. Чтобы отделаться, он всучил мне книгу Фридриха Энгельса «Диалектика природы», которую я пролистал, надо сказать не без интереса, но ни одного ответа на свои вопросы не нашел. Помню, подумал: «Нужно попросить у папы Карла Маркса. Он из этих двух самый главный». Маркса у папы, как ни странно, не оказалось. И он зачем–то вручил мне толстый том – «Вопросы ленинизма» Сталина.