Владимир Файнберг - Навстречу Нике

— Внешне, – ответил я.

Это был тот ещё сукин сын! Умевший ладить со всеми, от кого зависел. Боявшийся потерять своё место. И в то же время наслаждающийся тем, что поэты зависят от него. Большой любитель театра и эстрады.

…Опять я плыл в шлюпке один среди Чёрного моря. На этот раз не Сухуми, а Ялта поднималась против меня по склонам коричневатых крымских гор, озарённых зимним солнцем. На самодур во множестве ловилась пикша, или мизгит, как её здесь называют. В середине дня я подчаливал снятую напрокат шлюпку к одному из пирсов возле гостиницы «Ореанда». Туг меня ждали уже не базарные торговки, а звукооператор Стас, в сумки которого я перегружал улов.

Приятно было сидеть со всей съёмочной группой вокруг длинного ресторанного стола, видеть повара в белом колпаке, несущего на огромном блюде гору свежезажаренной рыбы, обложенной зеленью и парниковыми помидорами.

— Кормилец ты наш! – восклицал режиссёр, поднимая рюмку. – Смотри, не утони, пока не кончим картину!

Шутки шутками, а я однажды чуть не погиб в море во время внезапно налетевшего штормового ветра.

Я намеренно попросил директора фильма поселить меня отдельно от всех в гостинице поскромней, «Южной», находившейся неподалёку от «Ореанды», тоже на набережной.

Студия имени Горького на базе своего ялтинского филиала запустила съёмки картины по моему сценарию «Валера». Этим сценарием я защитил диплом на Высших курсах и по статусу должен был всё время производства фильма находиться рядом со съёмочной группой. Чтобы в случае чего вносить в сценарий необходимые изменения. А также проникнуться на будущее спецификой кинопроизводства.

Я, конечно, был благодарен судьбе за то, что ещё один сезон провожу вне московской зимы и коммунальной кухни, да мне ещё выдают зарплату, командировочные, гостиничные. Однако странен был мой статус.

Я оказался совершенно не нужен ремесленнику–режиссёру. Появляясь на съёмочной площадке, пытаясь вмешаться, спасти дорогой для меня замысел, встречал полное равнодушие, глухоту.

Киногруппа гнала план, стремилась сдать картину досрочно, чтобы получить премии. Я же должен был довольствоваться гонораром за сценарий, бесплатной жизнью в Ялте. И помалкивать.

По утрам, если не выходил в море, работал в своём номере. Здесь, в отличие от сухумской конуры, было окно, за которым простиралась морская синь.

Закусив удила, я решил сам поставить свой сценарий. Пусть на бумаге. Пусть в виде повести.

Ещё в Москве, едва я получил деньги за сценарий, чуть ли не в тот же день кто–то сообщил, будто близ метро «Аэропорт» начинается строительство жилищного кооператива писателей. Я успел собрать необходимые документы, внести паевой взнос за двухкомнатную квартиру.

«Удивительно! – думал я. – Появились деньги – появляется кооператив. Неужели через два года у меня будет собственное жильё? Что за чудеса!»

Съездил на место строительства, увидел, как рабочие закладывают фундамент рядом со старыми яблоневыми и вишнёвыми деревьями. Местный житель сказал, что до войны москвичи снимали в этих местах дачи.

Здесь–то и проживаем теперь ты, Марина и я.

А мама Белла сделалась печальна. Её, да и отца тоже, вовсе не радовала перспектива скорого нашего разъезда…

Ни мне, ни, тем более родителям в голову не могло придти, что со временем судьба вновь объединит нас под крышей этого нового дома. Что мне выпадет трудное счастье баюкать их старость, пока в 80–м году не умрёт мама, а через пять лет – ставший совсем беспомощным отец. И уж вовсе не мог я вообразить, что здесь будет часто появляться отец Александр Мень, иногда ночевать на тахте рядом с книжными полками, над которыми висит адмиральская шпага.

Всё это было запрограммировано в будущем. Так же, как и твоё нынешнее щебетание вместе с нашими попугайчиками–неразлучниками.

А пока что я собирался жениться!

Да, вопреки своему давнему, вроде бы твёрдому намерению дождаться настоящей любви, той, что предназначена мне от века. Начал уставать от одинокой жизни, сдаваться.

Мне шёл уже тридцать пятый год. Изгоем, выламываясь из человеческого устройства жизни, продолжал скитаться по чужим городам. Теперь я понимаю, что тоска по ребёнку подсознательно выражалась в моих детских книгах, в этом сценарии, где главным героем был мальчик.

Господь решил показать мне, что значит идти обычным путём… Это был жестокий урок, растянувшийся на семь лет – священное число полноты. Потом целое десятилетие длились последствия драмы…