Владимир Файнберг - Patrida

— Why? You live on another island. What is it all for? [123] Почему? Вы живёте на другом острове. Зачем все это нужно? (англ.) — недоумевал Артур.

Из ответов он в конце концов понял, что на родном острове у Ангелоса уже есть другой участок. Необходимо всё время куда‑то вкладывать деньги. Земля дорожает…

Девочки, устав бродить крутизной, оставили их, побежали к матери. Ангелос принялся рубить под корень кустарник, и Артур, предоставленный самому себе, поднялся по отлогому склону на гребень ущелья. Сел на трухлявое бревно под старой оливой, изогнутой как иероглиф.

«Так или иначе, злобы в глазах Сюзанны больше нет. Она открыта. Кажется, готова простить, ждёт. Может быть, эта поездка — первый шаг навстречу друг другу. Дай им, Господи! Хотя бы ради славных девчонок…»

Всё, что он видел вокруг, казалось мягким. Мягкие, теряющиеся в синеватой дымке очертания окружающих гор, поросших зелёной травой. Поднимающийся снизу дымок от костра, приглушённые расстоянием звуки ударов топора…

— Greece [124] Греция (англ.) , — произнёс он вслух английское название этой страны. — Greece…

Оно тоже было мягким и нежным.

— Артурос! — послышался голос Сюзанны. — Come on! [125] Иди! (англ.)

Он встал. Не хотелось уходить с этого места, от этой тишины и воли. Теперь всё, что было окрест, не казалось ему сном. Наоборот, не реальным, тающим, как мираж, прошлым было то, что осталось в России.

Когда он спустился и шёл к костру, возле которого с разноцветными пластиковыми мисочками уже сидели Антонелла и Рафаэлла, издалека послышался шум автомашины. Ангелос посмотрел на дорогу, потом с недоумением взглянул на часы.

Из‑за откоса ущелья вынырнул белый автомобиль. Над лобовым стеклом виднелась табличка — «taxi».

Из машины в куртке с меховой оторочкой, в брюках, заправленных в высокие сапоги, вышла Лючия.

Кивнув собравшейся у костра семье, она быстро шла навстречу Артуру. Волосы её были растрёпаны, длинные чёрные пряди закрывали часть лица и плечо.

— Что случилось? — спросил он, тоже убыстряя шаг. Взмахом головы откинула волосы, схватила его под локоть, повела к такси. Губы её дрожали.

— Что случилось? Как ты здесь оказалась?

Лючия пропустила его на заднее сиденье, села рядом, захлопнула дверцу, что‑то сказала водителю. Тот развернул машину и они поехали к шоссе.

— Нехорошо. Даже не попрощались, — сказал Артур. Лючия требовательно взяла его руку, положила на своё колено, проговорила:

— Звонил Филипп. Ночью на нашем острове албанцы убили человека.

— Какие албанцы?

— Не знаю. Скучал обо мне? Нам нельзя быть не вместе. Когда Филипп позвонил, я спустилась к яхте, поплыла за тобой.

— Я видел тебя! Два раза видел яхту под парусом. Ты безумная женщина.

— Должен знать: зимой на этом острове только одно такси. И я увидела его, когда яхта подходила к пирсу. Машина мчалась вниз по изгибам шоссе.

— Тебе не было скучно, бамбино? Говори правду.

— Нет.

— А мне без тебя плохо. Не знала, что так может быть. Сюзанна для тебя красивая, она тебе понравилась?

— Лючия, ты безумна.

Шоссе неожиданно быстро кончилось. Машина уже сворачивала к набережной. Артур издали увидел пришвартованную рядом с катером Ангелоса яхту. Ветерок развевал на мачте над радаром синий с белым крестом греческий флаг.

Когда Лючия рассчиталась с водителем и они вышли, он с сожалением взглянул снизу вверх на ступенчатый город.

— I'm hungry. [126] Я голоден (англ.). А давай пообедаем где‑нибудь в этом вертикальном городе, в местном ресторанчике. Я угощаю.

— Нет. — Лючия влекла его к яхте.

— Стесняешься этой своей одежды? Почему не хочешь?

— Caro mio, ты знаешь, мне чужды условности. Любые. Хочу, чтоб мы, наконец, были двое. Если б ты знал, как я ненавидела этого таксиста. Мешал быть только с тобой.

Артур по узкому трапу поднялся на яхту, принял поданные снизу Лючией носовой и кормовой швартовы, а когда и она взбежала на борт, поднял с помощью маленькой лебёдки трап.

Блеклая, отцветшая женщина хватает меня за руки, прижимает их к своей груди, просит:

— Умоляю, найдите мне мою девочку! Не может быть, чтоб она умерла, пропала. Не может быть… Ночью совсем случайно узнала: эшелон с арестованными уходит от Пресненской пересылки. В шесть утра. Заперла дверь. Оставила спящего ребёнка. Ей тогда было полтора годика. Не помню, как доехала, пробилась, нашла эшелон на путях, чудом увидела мужа. В последний раз. Крикнул из зарешеченного окна вагона: «Купи мне чайник!» Господи, где ж я куплю ему чайник?! И опять чудо — конвойный солдат продал чайник. Свернула трубочкой оставшиеся деньги, всунула в носик, подала конвойному, чтоб передал. Подскочил офицер с овчаркой на поводке: «Записку передаёшь?!» Вырвал чайник. Меня арестовали. На шесть лет. А дома, запертый, спал ребёнок. Моя Наташенька…