Владимир Файнберг - Patrida

С папкой в руках вышел на свою открытую терраску, только подсел к столику, как в комнату вошла Лючия, позвала:

— Надо идти прощаться. Они уезжают.

— Действительно надо? — спросил Артур, возвращаясь с террасы. — Хотел попробовать заниматься.

— Потом! — она забрала из его рук папку, положила на тахту. — Не сердитесь. Они мне как отец и мама.

Стояла перед ним в строгом синем костюме, а лицо было по–детски просящее, такое доверчивое, что стало видно, какой она была в юности.

Они сошли в гостиную, потом ещё одной мраморной лестницей спустились к выходу.

Микаэл, одетый в куртку и вязаную шапочку с помпоном, помогал бабушке и дедушке устанавливать пустые корзины в багажник чёрного «форда».

Поппи тотчас подбежала к Артуру, поднялась на цыпочки, поцеловала в лоб, что‑то произнесла по–гречески, показывая на шоссе.

— Приглашают в гости, — перевела Лючия.

— Эвхаристо, — поклонился Артур. Вдруг страшно ему стало оставаться с Лючией наедине. «Даже мальчишки не будет», — подумал он и шагнул к Микаэлу, протянул ему руку.

Мальчик секунду смотрел на неё, хлопая белесыми ресницами, затем пошарил в кармане своей куртки, подал на раскрытой ладони два прозрачных стеклянных шарика с голубым отливом.

— Браво! — сказала Лючия.

Старик Филипп, прежде чем сесть за руль, дружески похлопал Артура по плечу, тихо сказал:

— Sir! Luchia is a good woman. [67] Сэр! Лючия — хорошая женщина (англ.).

Через раскрытые сетчатые ворота Артур вышел вслед за машиной на край шоссе, помахал на прощанье рукой.

Сразу за лентой асфальта в мягкой дымке зеленели предгорья. Дальше плавно поднимались холмы, горы.

— В какую сторону город? — спросил он, когда пошли назад к вилле.

— Направо, — сказала Лючия, закрывая за ним ворота. — Вам надо в дом Михайлопулоса? Что‑то забыли взять?

— Он иногда звонит из Пирея. Ещё могут звонить из Москвы. Будут беспокоиться. И Фанасис с женой. Заходит Мария — та старая женщина. Кстати, вы с ней знакомы?

— Нет. Кто у вас там, в Москве? Почему здесь один?

— Один, потому что один.

Высоко над крышей виллы он увидел белую тарелку телевизионной антенны.

— Ваш телевизор принимает Россию?

— Да, — она впустила его в дверь, стала запирать её на замки и засовы.

Артур почувствовал себя в ловушке, спросил:

— А как же они вошли в дом, Филипп и Поппи?

— Имеют ключи сами. Я одна. Всё может быть, Когда зима, приезжают два раза каждый месяц.

— А летом? — он поднимался за ней по лестнице. снова видел перед собой струение очень длинных, чуть полноватых ног.

На площадке второго этажа Лючия обернулась:

— Вы могли бы жить в этом доме всегда. Без проблем. Но нельзя так смотреть. Если так смотреть — не смогу быть как хочу, как хочу одеваться. Не смогу быть свободна. Ну, пер фаворе, Артурос! Пожалуйста! Так на русском?

Он кивнул, побрёл к своей комнате, открыл дверь. Лючия догнала его, взяла сзади за плечи.

— Не надо быть грустным. Как мать и сын. Иначе всё станет плохо. И вы это тоже должны понимать. Если Филипп и Поппи видели вас тут — весь остров узнает. Пусть! Сделайте звонки всем. И в Россию. Дайте мой номер. И — без проблем. — Лючия развернула его к себе лицом. Или ещё есть проблемы?

— Хотел работать за секретером. А он заперт.

— О! Простите. Вчера было поздно. Забыла, давно закрыт. Идём. Дам ключ.

Лючия ввела его в свой кабинет, достала из ящика письменного стола связку ключей, сняла один из них, протянула.

— И ещё. Можно вечером смотреть новости из России?

— Можете. Хотя — не советую. — Она стояла, опершись узкой ладонью о стол. В солнечном луче сверкал бриллиант в кольце на её пальце. — Сейчас буду смотреть бумаги, что привёз Филипп. В два часа спускайтесь обедать.

Дальневосточный берег обрывается скалой. С неё бьёт водопад, ручьём впадает в океан. Дальше — Америка.

Стою под скалой на узкой полоске галечного пляжа. Подсёк закидушку, вырвал из волн прибоя серебряную в бархатно–чёрных пятнах кумжу— здоровенную лососёвую рыбину.

Она срывается с крючка, плюхается прямо в ручей. Секунду лежит неподвижно. Затем мощно разворачивается не в сторону океана, а в сторону скалы и вдруг по ручью, по струям водопада устремляется вверх, вертикально вверх.

Смотрю, как сверкающим штопором ввинчивается в падающие струи её тело.

Из огромного океана инстинкт гонит в родную реку. Ей нужно обязательно войти в неё против течения. Чтоб выметать икру и умереть именно в родной реке.