Владимир Файнберг - Patrida

— Matto! — приговаривала она. — Matto!

Отвороты розового пеньюара разошлись. Тугие груди увидел он, почуял их тёплый, нежный запах.

Лючия рывком прикрыла грудь. Отрывисто проговорила:

— Катастрофа. Надо идти в дом. — И быстро пошла к мраморной лестнице.

Артур поднимался за Лючией с полотенцем, бутылкой и стаканчиком, ругал себя: «серьёзный человек, добрый. Теперь выставит, отправит куковать обратно в мой холодильник… Да я теперь без неё помру».

Мраморная лестница привела к длинной застеклённой террасе с накрытым белой скатертью столом, стульями, тропическими растениями в кадках. Оттуда через внутреннюю раскрытую дверь вошли в комнату, видимо, служившую кабинетом. Лючия забрала полотенце, виски и стаканчик, велела ждать.

Оставшись один, он огляделся. Компьютер и телефон на письменном столе, беспорядочно заваленном бланками, бумагами, на правой стене несколько старинных портретов в богатых золочёных рамах. Книжный шкаф, полки со множеством книг, на корешках которых виднелись названия на греческом, английском, итальянском и русском языках. На другой стене, над диванчиком — вид Венеции с каналами, собором святого Марка.

Из глубины дома, снизу, вдруг послышались возгласы, какая‑то возня.

Обеспокоенный этим шумом, он раскрыл дверь в коридорчик. Как оказалось, тот самый, куда слева выходила дверь комнаты, где он ночевал. А из комнаты справа вышла Лючия.

— Не показывайте себя. На острове дураки, — сказала она и стала спускаться по ступенькам.

— Меня видел мальчик, — сообщил вслед Артур.

Она обернулась. Теперь на ней был синий пиджак с золотыми пуговицами, под ним блузка с высоким воротом, синяя юбка до колен.

— Не хорошо, — нахмурилась она. — Идём тогда вместе. Приехал Филипп и его жена Поппи.

«Будто я знаю, кто такие, — думал Артур, спускаясь вслед за Лючией. — Господи, не дай мне полюбить эту женщину. Пусть будет, как она решила…»

Дверь в гостиную была распахнута. В глубине её у широкого окна между диваном и тумбочкой с телевизором пожилой человек устанавливал в кадку с песком темно–зелёную сосенку. Ему помогала невысокая седая женщина. Тут же с включённым в сеть гудящим пылесосом вертелся мальчик — убирал мусор.

— Кукинарес! Сосна! Эвхаристо! — обрадовалась Лючия. Она расцеловалась с прибывшими, представила им своего гостя: — Кириос Артурос.

Те, как ни в чём не бывало, торопливо закивали, никак не выказывая своего удивления тому, что видят здесь постороннего мужчину, да ещё в домашнем тренировочном костюме. Только мальчик неприязненно глянул глубоко утопленными глазками.

Когда сосенка была, наконец, установлена, седая женщина, которую, оказывается, звали Пенелопой, а сокращённо — Поппи. увлекла всех на кухню, где на полу стояли плетёные корзины с яйцами, овощами, а на столе — блюдо с уже нарезанными отбивными.

Лишь во время завтрака Артур понял, насколько он проголодался. Делала салат Поппи, хлопотала у плиты Поппи, подкладывала всем лакомые кусочки Поппи. Почему‑то она уделила Артуру особенное внимание — порой своими руками брала с блюда маслину или кусочек нежной малосольной брынзы, вкладывала ему прямо в рот.

Видимо, здесь, в Греции, это считалось большой честью, признаком особого уважения к гостю.

Муж Поппи, Филипп, оказался бельгийцем. Грузно перегнувшись через стол, он поставил перед Артуром банку чёрного пива «Гиннес», сказал:

— I know you. You are a Russian writer and a fisherman, aren't you? [66] Я знаю вас. Вы русский писатель и рыбак, да? (англ.)

— Yes, — улыбнулся Артур. Он заметил, что Лючии приятно это оказываемое ему внимание.

Хотя разговор вёлся на греческом, Артур понял: Филипп и Поппи, живущие где‑то на другом конце острова, являются дедушкой и бабушкой этого мальчика, которого звали Микаэл и за которым они приехали.

Микаэл с аристократической тщательностью орудовал ножом и вилкой и при этом не сводил с него недоброжелательного взгляда. «Ревнует», — подумал Артур.

Поппи сварила и подала в чашках пенистый кофе «капучино». К кофе был нарезан домашний пирог, начинённый свежей клубникой.

Они начали говорить о каком‑то отеле, какой‑то ферме.

Артур поблагодарил всех и поднялся к себе.

Он достал из сумки папку с бумагами, решительно подошёл к шведскому секретеру. Нужно было начать работать, не терять ни дня. Он знал: если находишься в процессе работы, даже один пропущенный день срывает ритм, потом долго приходится настраиваться.

Хотел откинуть крышку секретера. Она не поддавалась. Секретер был заперт.