Владимир Файнберг - Patrida

Господи, Иисус Христос, кроме Тебя, нигде никого, ничего не осталось… Прости меня, Господи, за грех великий. Допустил, что убили батюшку…»

Артур побрёл дальше вниз по шоссе.

«Нет, вряд ли это Мария зажигает лампаду. Далеко. Очень. Всё время подъем. Крутой. А она плохо ходит. Надо бы полечить. Стенокардия. Суставы распухли, как у прачки. Артрит…» — Он спускался от поворота к повороту, от часовни к часовне. И в каждой из них трепетал огонёк.

Небо тоже трепетало разноцветьем созвездий.

Сверху послышался рокот мотора. Какая‑то автомашина спускалась с гор. «Фанасис с Маго, — сообразил Артур. — Тем лучше. Довезут до дома., Спохватились, что смылся с этого торжества «неодемократии».

Косой свет полоснул из‑за поворота, ударил по глазам. Стоя на краю шоссе, Артур ждал, когда машина подъедет к нему. Приветственно поднял руку. Автомобиль проехал мимо. И лишь потом резко затормозил, дал задний ход.

Это был не синий «альфа–ромео», в котором Артур ехал на приём, а маленький красный «фиат». Вместо Фанасиса и Маго там сидел кто‑то другой. Какая‑то женщина в накидке из соболей.

— Thank you, — сказал Артур.

Дверца открылась. Артур пригнулся, сел на сиденье и они поехали.

— I live in the house of Manolis Michailopulos near the church [54] Я живу в доме Манолиса Михайлопулоса рядом с церковью (англ.). , — сказал он, покосился налево. Увидел профиль. Гладко зачёсанные с выпуклого лба чёрные волосы, собранные над меховым воротником на затылке в тугой пучок, заколотый большим бантом.

Девичьим веяло от этой причёски, этого банта. Хотя женщине было наверняка лет тридцать — тридцать пять. «Красивая, — успел подумать Артур. — Когда‑нибудь раньше решил бы: вот она, завязка романа. С гречанкой. Как у Байрона».

Она на миг отвела взгляд от дороги. Это был хмурый взгляд.

— Можете говорить на русском. Я — Лючия.

— Господи! Как я рад! Здравствуйте.

Некоторое время ехали молча. Артуру очень хотелось поговорить. Просто поговорить на родном языке, О чём бы то ни было.

Наконец, когда за последним изгибом шоссе далеко внизу открылось мерцающее зарево городских огней, он сказал:

— Как странно… Здесь, на острове, среди Эгейского моря встретить гречанку, знающую русский. Впервые в жизни понимаю, какое это счастье — говорить без усилий, как дышишь…

Но женщина, бросив на него все тот же хмурый, быстролётный взгляд, перебила:

— Ошибка. Я не гречанка. Те, кто здесь, ничего не знают, кроме английского для бизнеса. Я живу тут, но я из Италии, — и, как бы извиняясь, добавила: — Не могла не пойти на этот приём. Убежала. Так же, как и вы.

Озаряемые отблеском уличных фонарей, они ехали мимо спящих домов, закрытых магазинчиков. Лишь в одной лавочке, той самой, где Артур обычно покупал фрукты и овощи, ещё торговали. Свет из витрины падал на наклонно поставленные у входа ящики с тропическими фруктами.

— Мне кажется, я вас на приёме не видел, — сказал Артур.

— Зато вас видели все. Не только ваша Мария — весь остров знает: здесь русский, ходит в церковь, писатель, вылечил Маго. Что вы пишете? Про перестройку?

— О чём пишу?.. Трудно сказать. Во всяком случае, не о перестройке.

— У вас тут есть свои книги?

— Одна, — признался Артур. — Самая последняя.

— Возьму читать, — сказала она тоном, не допускающим возражений.

Проехали мимо знакомой Артуру освещённой внутри таверны, где он успел разглядеть все ту же компанию из четырёх пьяниц.

— Спасибо. Здесь рядом. Там трудно развернуться. Дойду пешком.

Она ничего не ответила. Довела машину до самого дома, до калитки с решётчатым отверстием.

— Благодарю, Лючия, — сказал он, выходя.

— А ваша книга? — она тоже вышла, захлопнула дверцу. Стояла по другую сторону автомобиля. Статная. Чёрный мех накидки серебрился под светом фонаря.

— Откуда вы знаете этот дом? — спросил он, открывая калитку и пропуская её вперёд.

— Здесь все знают всех. Была. Знакома с Арети — женой Манолиса.

Артур отпер дверь нижней комнаты, зажёг свет.

— Может, выпьете чашку кофе?

— С удовольствием. — Она сбросила накидку, подала ему. И осталась в чёрном платье на узких бретельках, подчёркивающем мраморную белизну открытых плеч и груди.

Невесомая накидка была тёплая, от неё пахло духами.

— У меня холодно, — растерянно сказал Артур. — Очень.

Он был в смятении оттого, что Лючия оказалась такая красивая, что сейчас она увидит не застеленную тахту с норой из свёрнутых в трубу одеял и ковра, все приметы его холостяцкого быта.