Владимир Файнберг - Patrida

Горная дорога повернула ещё раз. За поворотом возникло старинное здание. Подсвеченное снизу прожекторами, оно, казалось, висит в воздухе над чёрными деревьями большого парка, огороженного кованой решёткой.

Экипажи один за другим подъезжали к широко раскрытым воротам. Мужчины в чёрных смокингах спрыгивали со ступенек карет, подавали руки дамам в меховых манто. Одна за другой пары шли по плитам дорожки, освещённой пунктиром карликовых фонариков, упрятанных справа и слева в траве.

Артур в сопровождении Фанасиса и Маго тоже подключился к торжественному шествию. Одетый в куртку и свитер, он чувствовал себя смешным в этом элитарном мире.

— Everything will be all right! [50] Всe будет хорошо! (англ.) — Фанасис взял его под локоть.

Из раскрытых дверей трёхэтажного здания стали слышны звуки музыки. Оркестр играл что‑то знакомое.

— Моцарт, — шепнул Фанасис.

Артур покосился на него. Фанасис определённо обладал способностью слышать чужие мысли.

В вестибюле кавалеры принимали у дам меховые накидки и манто, передавали их лакеям во фраках. Оставшись в роскошных, сильно декольтированных платьях, дамы охорашивались у настенных зеркал. Артур снял куртку, протянул лакею. Тот с недоумением перевёл взгляд на Фанасиса.

— Putana! [51] Проститутка! (итал.) — неожиданно грубо прикрикнул Фанасис.

Лакей схватил куртку, поклонился.

Беломраморная, устланная красной дорожкой лестница вела на второй этаж. Вместе со всеми Артур взошёл туда и оказался в большом зале с длинными накрытыми столами. В высоких канделябрах горели свечи. У стен наготове стояли официанты в красных курточках. Справа на возвышении играл оркестр.

Здесь было тепло. Ради этого Артур и согласился приехать сюда.

Он сидел между Фанасисом и Маго, слушал выступление мэра. Понял только то, что тот является представителем партии «Новая демократия», которая имела сейчас большинство в греческом парламенте. Мэр сулил острову ещё большее процветание. После мэра поднялся старичок — директор местной гимназии, видимо, историк по образованию. Начав со времён Перикла, он напомнил собравшимся обо всех перипетиях, выпавших на долю острова, неоднократно потрясая кулаком, говорил нечто неодобрительное о Турции.

Фанасис, как мог, шёпотом переводил для Артура его речь на английский. Артур почти ничего не понял. Безнадёжным жестом попросил Фанасиса перестать стараться.

Было интересно просто созерцать эту финансовую аристократию, блеск драгоценностей в ушах и на шеях декольтированных дам, то, как снуют вдоль столов лакеи с гружёнными яствами подносами, слушать появившийся на сцене детский хор.

Маго потянула его за рукав, представила одному из сидящих напротив мужчин. Седые бакенбарды хитрые глаза, толстые щеки, подпёртые черным галстуком–бабочкой. «Типичный боров», — подумал Артур, пожимая протянутую через стол пухлую, руку массивным перстнем.

— Адонис, — представился боров и, подмигнув спросил: — Are you — diktatura proletariata? [52] Ты — диктатура пролетариата? (англ.)

Артур ничего не ответил.

— Adonis was a great captain, today he has five hotels [53] Адонис был большой капитан, теперь он имеет пять отелей (англ.). , — сказал Фанасис.

— Социализм капут! Коммунизм капут! — заявил Адонис и радостно заржал.

При всём миролюбии своего характера Артур с трудом подавил желание заехать кулаком в самодовольное рыло.

Чувствуя, что взоры многих сидящих за этим и другими столами часто останавливаются на нём, он заставил себя дождаться того времени, когда начались танцы, поднялся, сошёл в вестибюль, забрал свою куртку и направился через парк к воротам, за которыми цепочкой стояли пустые кареты. «Шоссе само выведет вниз, к городу, не заблужусь, — подумал он. — От силы километров десять, согреюсь во время ходьбы».

Ослепительно сверкали над головой звезды. Ёжась от резкого холода, он все быстрее шагал под уклон пустынной дороги.

«Почему я ни разу не видел ни одно из этих лиц на улицах, в магазинах? — думал Артур. — Других городов, населённых пунктов здесь нет. Что делают эти богачи сейчас, когда туристский сезон кончился» И гадать нечего — жируют. Тем более уже не надо бояться ни коммунизма, ни диктатуры пролетариата…

Спустившись до первого поворота, где стояла каменная часовенка, он приостановился. В нише её, под маленькой иконой Христа, горела лампада.

«Кто‑то приходит, зажигает… Такой, как Мария? А, может, и она сама… Боже мой, Боже, зачем я здесь без родины? Совсем один, изгой в этом мире толстосумов. А там, у себя в России, кто я теперь? Эмигрант из бывшего СССР, там тоже теперь все чуждо.