Владимир Файнберг - Второе посещение острова

Шёл одиннадцатый час. Минут через двадцать–тридцать должна была вернуться Люся.

Я отпустил мальчонку на ковёр с игрушками. Достал влажный конверт, посчитал деньги. На этот раз Константинос прислал не драхмы, а доллары. Пятьсот долларов. Убедившись, что Гришка в полной безопасности валяется на ковре и с увлечением сосёт хвост пластикового крокодильчика, я закурил сигарету, вышел на озаряемую молниями террасу.

«Собственно говоря, кто я Константиносу? Могу ли принимать его щедрые дары? Сколько мне осталось здесь прожить? Потерял счёт дням…»

Я вернулся в гостиную, оглушённый громом, забрызганный косыми струями ливня. Плотно закрыл за собой дверь на террасу.

Гришка, уверенно опираясь на ручки, шустро пополз навстречу. Только я подхватил его, как снова ожил телефон. В этот раз звонила какая‑то женщина.

— Извините. Это Люсина мама. Приехали наши с аэродрома?

— Пока нет.

— Как же так? По вашему времени сейчас, кажется, около двенадцати!

— Правильно.

— И как же вы там один с ребёнком?

— Нормально. Он, по–моему, засыпает.

— Он сухой? Можете в случае чего сменить подгузник?

— Да не волнуйтесь!

Сбегал в ванную, обмыл соску, вставил в рот Гришке. И он действительно заснул. Я погасил свет.

Пошёл первый час ночи. Я и сам начал волноваться. Гроза не унималась. Мало ли что могло произойти на мокром шоссе. Что, если, не дай Бог, попала в аварию? Ранена. Погибла… Господи, слова доброго за всё время ей не сказал! Брошенная девка, запуталась, мечется. Ищет утешения в фиолетовом пламени…

Пошёл второй час. Давно нужно было позвонить в аэропорт. Но я не знал номера телефона. Тревожить звонком Никоса или Дмитроса не хотелось. Они наверняка спали. Зато опять позвонил Гришкин отец.

— Простите, я вас не разбудил? Приехали?

— Пока нет, – мне стоило труда сказать правду.

— Какой ужас! Как же вы там?

— Нормально. Когда вернётся, скажу, чтобы позвонила.

Лишь в начале четвёртого ночи послышалось скрежетание ключа в дверном замке.

Они вошли с вещами – Люся и толстая, еле переставляющая ноги нянька.

— Из‑за грозы задержали рейс из Афин, – сказала Люся, включая свет в гостиной. – Как тут Гришка?

Нянька же подошла к дивану, на котором лежал проснувшийся малец, нагнулась над ним.

— Ах ты мой золотой! Мой сладкий, сладкий…

Небо сияло, промытое грозой. Промокший остров сверкал росинками в лучах встающего солнца. A вода в море, она и так всегда мокрая.

Плывя к берегу на спине, я думал о том, что сейчас на вилле все спят, разбитые бессонной ночью, поднимутся поздно, начнётся суета. Жаль было Гришку, затасканного Люсей по магазинам, почти не вкусившего прелесть моря.

Затылок коснулся отмели. Я поднялся и увидел стоящего на краю пляжа Никоса.

Он сиял, глядя на меня, выходящего из воды. Он был искренне счастлив за меня. А это так редко бывает в жизни, чтобы кто‑то за тебя был искренне счастлив.

— Приехал за тобой встречать паром с протезами, – сказал он, пока я спешно растирался полотенцем и надевал одежду.

— А где Антонелла и Рафаэлла? Разве они не идут в школу?

— Бунт. Вчера попали с Инес под дождь, – улыбнулся Никос. – Сначала старшая, потом младшая устроили бунт! Сегодня не хотят. И баста. Инес пожалела их. Школа плохая. Им скучно. Другой нет. Знаешь, через год–другой придется уезжать на материк.

Мы покинули пляж, сели в машину и поехали в город, в порт.

— Ник, вчера Константинос передал через Сашу Попандопулоса пятьсот долларов. Ты должен взять их, хотя бы малую часть, за твою работу.

— Нет, – твёрдо сказал Никос. – Зубы – это тебе мой дар. За дар деньги не берут. С этими протезами будешь помнить меня в Москве каждый день десять–двенадцать лет.

— А потом? – спросил я и подумал, что потом, если доживу, мне исполнится восемьдесят! А моей Нике пойдёт только четырнадцатый…

— Не знаем, что будет потом, – философически заметил Никос.

«Не заботьтесь о завтрашнем дне, – говорит Иисус. – Завтрашний день сам о себе позаботится». Вот ведь, заботится обо мне посредством Никоса, Константиноса… Фантастика какая–тo!