Владимир Файнберг - Про тебя

— Доброе утро. Дурацкая история — нечем побриться…

— Нет проблемы, — отвечает она. — Там, в ванной, в шкафчике у зеркала найдёте всё, что нужно. Осталось от Жениного отца. Женька, куда ты ведёшь человека? Немедленно садись за стол!

Девочка ничего не отвечает. В гостиной она снова запускает на проигрывателе пластинку с танцевальной музыкой, берет скакалку и начинает с бешеной скоростью прыгать рядом с роялем.

Волнистые темно–каштановые волосы девочки растрепались, чёрные, чуть раскосые глаза горят.

— Тебе нравится? Нравится, как я танцую?

Мелькает скакалка, мелькают красные носочки.

— Почему ты называешь это танцем?

— Потому что весело! Могу так танцевать весь день. Всю жизнь. Не веришь?

— Верю.

Она отлично говорит по–русски. Только грассирует на каждой букве «р». Ее родитель — мексиканский художник–эмигрант слинял, едва узнав, что Ирина беременна.

Безотцовщина.

От мелькания красных носочков рябит в глазах.

— Женька! Дядя Боря уже за столом. Отпусти человека в ванную. — Мать решительно снимает адаптер с пластинки, выхватывает у Жени скакалку.

— Дура! Ему было интересно, я занимала гостя. Правда? Скажи, правда?

— Ирочка, она действительно замечательно скачет, то есть танцует, не ругай Женю.

Перехожу в ванную, отыскиваю в шкафчике чистый Станочек, остатки крема для бритья. Наскоро бреюсь, умываюсь.

…Женя уже завтракает — вылавливает ложкой из тарелки корнфлекс, размоченный в горячем молоке. Перед ней стоит баночка фруктового йогурта. Ирина с Борисом ждут меня. Он нетерпеливо обтирает бумажной салфеткой вилку и нож. Во время завтрака рассказывает, как летал в Москву по делам своего строительного бизнеса. Вчера собрал бывших однокурсников в ресторане «Прага», устроил им роскошный ужин с коньяком и шампанским, показывал цветные фотографии своего двухэтажного дома под Торонто, своей семьи, своих трёх автомашин, бассейна, зимнего сада.

Он и сейчас вынимает из внутреннего кармана чёрного кашемирового пиджака пакет с толстой пачкой фотографий, сообщает, что зарабатывает больше ста тысяч долларов в год, с горечью говорит о том, что бывшие однокурсники порознь подходили к нему, умоляли помочь переехать в Канаду, устроиться в его фирму.

Если ты меня спросишь, что больше всего не терплю я в людях — отвечу: самодовольство. Но тут особый случай. Этот человек несчастен. Всячески уговаривает других, а значит, прежде всего себя, что все хорошо, лучше и быть не может…

Женечка молча доедает йогурт. Порой я чувствую на себе её взгляд. Безусловно, вопрошающий — как можно терпеть такого хвастуна?

Ирина же выслушивает Бориса с показным вниманием, подливает то ему, то мне кофе из кофейника, распечатывает коробку с турецким рахат–лукумом, ставит на стол. Умная, резкая, она явно зависит от Бориса. Ведь эта квартира каким‑то образом принадлежит ему или его родственникам, которые на днях гостили здесь. И квартира эта находится не где‑нибудь, а, как сказала вчера Ира, когда мы поздно вечером ехали сюда, на самой аристократической улице Парижа — Буа де Булонь, рядом с Булонским лесом.

К концу завтрака выясняется, что Ирина, Борис и Женя едут в «Галерею Лафайет» на бульваре Монпарнас, а потом и по другим магазинам за подарками для семьи Бориса. Затем намерены посетить Лувр. Ирина предлагает составить им компанию.

Отказываюсь. Я ничего не собираюсь покупать. Еще когда ехал в поезде, решил не ходить по музеям. Слишком мало времени отпущено мне на Париж. До сих пор, в сущности, почти не видел города. Поэтому уговариваюсь доехать с ними до этой самой «Галереи Лафайет», а там отделюсь, пойду до вечера странствовать самостоятельно. Хочется не в машине — своими ногами пройти по знаменитым улицам, бульварам и площадям…

Но прежде, пока Ирина с грохотом составляет в никелированную раковину грязную посуду, прохожу в гостиную, достаю из кармана визитную карточку Валеры Новицкого, звоню.

Он дома. Голос напряжённый. Такое впечатление, будто только что ссорился с женой.

— Веду сына к парикмахеру, потом на теннис. Могу встретиться с тобой только в пять часов.

— Сколько лет сыну?

— Двенадцать. Со всеми прелестями позднего ребёнка, да ещё эта сука избаловала его!

— Ты с ума сошёл. Жена услышит.

— Тупа! До сих пор по–русски — ни слова. В пять подъезжай хотя бы к музею д'Оранжери в Тюильри. Это на пляс де ля Конкорд, площадь Согласия. Найдешь? Не потеряешься?

— Найду.