Владимир Файнберг - Про тебя

— Бонжур! Знакомься, — представляю своих новых друзей.

Валера вскакивает, галантно целует ручку Ясмине, здоровается с Эммануэлем.

— Какая красивая девушка! Шахрезада! Где ты её подцепил? Они французы?

Через секунду переходит на французский. Завладевает вниманием молодых людей, сколько могу понять, обрушивает на них водопад исторических сведений о Тюильри, о Людовике, о Марии–Антуанетте, о всех зданиях, окружающих прославленную площадь.

Массивный бородатый человек в шортах, выйдя из музея, с любопытством прислушивается', подходит ближе.

— Американ? — обращается к нему Валера и, получив подтверждение, немедленно переходит на английский. — История пляс де ля Конкорд. Уникальная экскурсия!

Стайка японок, не дойдя до входа в музей, тоже присоединяется к нам, начинает щёлкать фотокамерами.

Когда вокруг Валеры собирается человек двадцать, Эммануэль подзывает меня:

— Извините, мы все это знаем. Очень жаль, что вы должны быть с вашим другом. Мы бы все‑таки хотели вас видеть. Завтра воскресенье. Приходите ко мне в мастерскую на обед. Запишите, пожалуйста, телефон. Я встречу у метро, чтобы вам не пришлось искать.

Благодарю. Записываю. Обещая непременно прийти. Хотя мучительно чувствую, что вижу этих людей последний раз в жизни.

На прощание Ясмина улыбается мне. Как во сне. Точно так же.

Заметив, что Эммануэль и Ясмина уходят, Валера кидается за ними, всучивает визитную карточку. Идет обратно, морщится: еле волочит ноги.

— Финиш! — объявляет он, опускаясь на стульчик и закуривая. Равнодушно принимает подаваемые ему франки и доллары.

— Посиди со мной, — просит он. — пять–десять минут, и всё пройдёт. Схватывает голень на одной ноге, стопу — на другой. Эндартериит, слыхал?

— Слыхал. Бросай курить!

— Зачем? Чтоб сдохнуть на год или два позже? Кроме сына, у меня никого.

— Живи хотя бы ради сына.

— Ему до лампочки, есть я или нет. Всем до лампочки. Слушай, а ты не можешь вылечить эндартериит? Помоги мне!

— Не конечности надо лечить, а всю сосудистую систему. При условии, что непременно бросишь курить.

— Ты сам куришь!

— Это верно. «Врачу — исцелися сам», и так далее. Но сейчас не обо мне речь. Поехали к тебе — попробую помочь.

— Говорил — ко мне нельзя. Жена не признает ни меня, ни моих друзей. Да их у меня и нет. Не нажил за все пятнадцать лет эмиграции.

— Чем жена занимается?

— Всё время или в институте, или сидит за компьютером, пишет статьи. Работает в институте Пастера.

— Понятно. Не повезло ей с тобой.

— Это мне не повезло. Ладно, пошли. Возьмем такси. Покажу тебе Париж — Монпарнас, Монмартр, Бельвиль.

Поднимаемся, идём к выходу из ограды Тюильри.

— На Монмартре я уже был. И на Монпарнасе тоже.

— Тогда — в Бельвиль. В первые годы часто туда ездил, был роман с одной негритяночкой. К вечеру, если хочешь, двинем в Сен–Дени, или на пляс Пигаль — увидишь проституточьи места.

— Не позже девяти вечера мне надо бы вернуться к Ирине. Там девочка, рано ложатся спать.

— Где живут?

— На Буа де Булонь.

— Ничего себе!

…Мы едем в такси. Валера поглядывает на счётчик. Нервно курит.

— Валерка, не мандражируй. У меня есть деньги.

— Привычка. Стал занудой. Эти дамы и господа надавали что‑то около шестнадцати баксов. А я ухитряюсь жить на два доллара в день.

— В условиях Парижа? Каким образом?

— Сейчас увидишь.

Расплатившись с таксистом на углу шумного проспекта с бульваром посередине, Валера подходит к фруктовому ларьку, покупает за два доллара гроздь бананов в целлофановом пакете. Немедленно отламывает от грозди два длинных жёлтых плода. Один протягивает мне, другой очищает себе.

— Идеальная пища. Сытная. Часа на полтора глушит чувство голода. Говорят, предохраняет от импотенции.

Шкурки он почему‑то бросает не в урну, а к стене высокого, узкого дома, где на первом этаже находится какой‑то магазинчик.

— Постой. Я сейчас! — Доев банан, Валера шустро срывается с места и исчезает за стеклянной дверью.

Сам видишь, мне искренне жаль этого человека, я готов помочь ему, чем могу, полечить, сделать всё, что угодно, но он вызывает во мне раздражение уже тем, что втягивает в суету. Подсознательно ищет сострадания. Не даёт возможности даже секунду подумать о том, что произошло — о Ясмине, о моём бегстве из экуменического центра, появлении здесь, в Париже…

— Иди сюда!!! — Весело зовёт Валера, высунувшись из раскрытой двери магазинчика.

— В чём дело?